Длинная тень ожиданий

– И ты, – напомнила она, не показывая, насколько шокирована его заявлением, точнее, толстым намеком.

– Но ты главный претендент на дом и на имущество Нии, а это мотив называется.

– А ты нет?

– Мы женаты всего три года…

Милана мстительно прищурилась и, оставаясь на том же уровне невозмутимости, бесившем Викентия, отчеканила:

– Ния не писала завещания на мое имя, я бы знала, если б оно было, она собиралась жить долго, это естественно в тридцать-то лет. Раз завещания нет, то: я не родственник первой очереди и не второй тоже, у меня только десять процентов в ее компании, они со мной и останутся. А ты муж, значит, наследник первой очереди, поскольку детьми она не обзавелась, полноправный претендент на все, что принадлежало Нии, ты.

Не без торжества она подметила, как с трудом зашевелились под длинными волосами Кента остатки мозгов, которые он растерял по дороге жизни, а в глазах скакало соображение, чем ему грозит вся эта тирада. Видя его затруднения, Милана не без удовлетворения мстительно добавила:

– Кент, у тебя мотив убойный, тебя с закрытыми глазами можно сажать в следственный изолятор как самого убедительного подозреваемого.

Наступила его очередь держать паузу – длинную, нудную, бессмысленную. Викентий растерян, он не умеет держать лицо, не умеет управлять эмоциями, что для мужчины тоже большой минус. И вскипел, как чайник на плите, а когда Кент кипит, то начинает скакать от стены к стене:

– С ума сошла! Подозреваемого?! Нет, это вообще… То есть я вставил новый замок? А зачем? Чтобы самому не попасть в загородный дом?

Ну-у-у, он проявил просто гигантский скачок в логике и мышлении, прямо от уровня динозавра к шимпанзе сиганул! Есть мозги – целых два квадратных сантиметра. Чувствуя, что Викентий не победит ее даже со своими мощными двумя квадратными сантиметрами, она скрестила на груди руки и безжалостно добивала:

– А если ты врешь? А если ты все подстроил, м?

– Вставил замок с дверью я? – повторил Кент, рыча.

– Да, – невозмутимо ответила Милана.

– Ну ты даешь! А я тебя считал хоть и стервой, но умной. Ошибся. А Нию тоже я? И куда-то дел ее? Куда?

– Вот этого я не знаю. Пока не знаю. Но если желаешь, я разовью мысль и выложу… эти… как их… версии! Хочешь?

– Нет уж, себе выкладывай свои версии, а я больше никаких дел с тобой… никаких!

Он потряс указательным пальцем, засобирался, суетливо подхватил пиджак, сумку… Милана, сидя в кресле, не пожалела его и на этот раз:

– О, вон как заговорил! Великовозрастного мальчика обидели, но когда он оскорбляет, то это, мальчик считает, заслуженно.

– Когда это я тебя оскорбил?

– Вот об этом и речь. Запомни, Кент, иногда нужно думать, прежде чем говорить. Ты доказал сейчас, впрочем, я никогда и не сомневалась, что думать – это не твое.

Викентий зашевелил губами, вероятно, хотел что-то сказать емкое и сильное, однако достойного словесного удара не придумал, поэтому, махнув рукой, ушел, хлопнув дверью. Милана расслабилась, тем не менее потемнела лицом, этот дурак указал ей на реальную опасность, ведь подогнать можно любые факты.

* * *

Гримм спрыгнул с подножки вагона на перрон, осмотрелся. Сумерки уже украшали светившиеся фонари, пассажиры суетились между двух составов, а он, повесив сумку на плечо, размеренным шагом направился к переходу. Гримм приехал и собирался сначала прощупать обстановку, а потому не афишировал свой приезд.

Он легко поднялся по ступенькам, прошел по застекленному переходу и спустился в здание железнодорожного вокзала, здесь было шумно, а шум ему никогда не нравился, как и громкая музыка. Гримм поспешил выйти из здания, подошел к таксистам, спросил, зная, что у них здесь строгая очередность:

– Кто повезет на Колкино?

– Садись в желтую, – выдвинулся из группы мужик.

Колкино – район дач простых смертных, то есть тех, кто «отдыхает» на грядках кверху пятой точкой, пашет там каждый свободный день с утра до вечера, да и каждый свободный час по возможности отдает крестьянскому труду. Когда наступает осень, народ собирает урожай, запихивает его в стеклянные банки, опускает полные ящики в подвалы, а излишки продает на рынке. Это «счастье» почему-то называется дачей.

У Гримма тоже есть личные шесть соток с домом и сараем, где хранятся орудия крестьянского труда, правда, к ним он не прикасается, соседи занимаются его участком, оставляя от урожая и ему немножко. Дом достался от бабушки с дедушкой, кстати, богатый по здешним меркам, потому что выложен из красного кирпича и даже из двух этажей! С балконом. На слух звучит мощно, а глаза видят небольшой теремок, в нем есть крошечная кухня и прихожая, есть целых три маленькие комнаты, одна внизу и две наверху. Но здесь Гримм наслаждается свободой и отдыхает.