Длинная тень

Благодарение Богу, дороги были сухими, а неполная луна светила достаточно ярко. Учитывая срочность своей миссии и приличную сумму, отпущенную на дорогу, Джон без труда получил почтовых лошадей и приехал в Пэлл Мэлл около семи утра. Он звонил в дверь Чельмсфорд-хаус в час, когда обычно заканчивалась утренняя месса, а графиня готовилась к завтраку.

– Господи, сделай так, чтобы она была дома, – молил Джон.

Его ноги тряслись от усталости, а разум почти помутился от страха. Слуга, открывший дверь, не сразу узнал его и отнял драгоценные минуты, чтобы послать за Берч. Берч при виде его издала страшный вопль, схватившись за горло.

– Что такое, Джон? Случилось что-то страшное?

– Проводи меня к госпоже, Берч, быстро! Граф болен, очень болен!

Аннунсиата сидела за маленьким столом в своей спальне, держа в руках хлеб с маслом, но когда она подняла взгляд и увидела Джона, ее реакция была молниеносной.

– Что случилось? Хьюго болен? Говори же, Джон!

– Госпожа, лорд граф... Его старая болезнь... но гораздо хуже. О, моя госпожа, мне кажется, вам надо ехать немедленно!

Кровь мгновенно отлила от лица Аннунсиаты, и Берч подумала, что та сейчас упадет в обморок, но через секунду хозяйка встала, так сильно сжав кусок хлеба, что он рассыпался и упал на пол. Ее губы были бескровными, но голос вполне спокойным:

– Я еду! Немедленно. Берч, пойди и прикажи запрягать. Хлорис, помоги мне одеться. Джон, тебе лучше немножко передохнуть. Доешь мой завтрак, тебе понадобятся силы.

– О, моя госпожа...

– Ладно, садись. Ты сделал все, что мог. Ешь, пока я одеваюсь, и мы сейчас же отправляемся.

Когда они прибыли в Оксфорд, еще не было и трех часов пополудни. Хотя Аннунсиата была измучена дорогой и задержками в пути, она взяла все в свои руки спокойно, как когда-то ее отец, командуя запаниковавшими солдатами в сражениях Йорков. Она оказалась у постели сына в самый нужный момент. Запах в комнате стоял невыносимый: болезнь, кровь, рвота, понос, пот, горящие свечи, травы – и было удушающе жарко, но ничего этого она не замечала. Казалось, что в комнате толпа народа: хозяин гостиницы с женой, их слуги, слуга Джорджа, священник, доктор и его помощник, – но они расступились перед ней, как Красное море перед Моисеем. Аннунсиата подошла к кровати и посмотрела на то жалкое подобие человеческого тела, которое раньше было ее сыном. Жалость и ужас сжали сердце.

– О, Господи, что ты с ним сделал? – прошептала она. Почему Джордж так изменился? Аннунсиата опустилась на колени, протянула к нему руки, но дотронуться так и не решилась. Доктор опередил ее вопрос.

– Мы сделали все, моя госпожа. Все, что только могли придумать. Клизмы, пиявки, кровопускания, горячие утюги к пяткам, но, похоже, ничто не помогло.

Господи Боже мой! Его бедные, несчастные ноги! Крик подступал к горлу, но она справилась с ним. Боже правый! Что мы сделали ужасного, чтобы заслужить такое несчастье?

– Уходите, – прошептала она, с трудом найдя на это силы, – уходите, все уходите.

– Но, госпожа... – начал доктор. Она повысила голос:

– Уходите! Вы сделали все, что могли придумать. Теперь оставьте его с миром. Джон, проводи их.

Медленно, перешептываясь, все покинули комнату. Аннунсиата, внимание которой было приковано к постели умирающего сына, ничего не видела и не слышала. Джордж был в коме, и за это она мысленно благодарила Бога, надеясь, что сын избавлен от лишних страданий. Она попыталась нежно разгладить его лицо, сведенное судорогой, но оно было безжизненным, глаза ввалились, от прежнего очарования не осталось и следа. Как он мог так быстро измениться?

Джон подошел к ней сзади, протягивая сухое полотенце. Она отвела назад волосы своего ребенка и вытерла пот с его лба.

– Джон, мы можем поменять ему белье и рубашку?

– Да, госпожа, – ответил Джон.

Он вышел и очень быстро вернулся, неся все, что она просила. С помощью Майкла они поменяли белье, переодели Джорджа и уложили в кровать.

– Боже мой, он такой легкий, – прошептала Аннунсиата.

Джордж уже начал расслабляться, и она смогла распрямить его тело.

– Святой Боже, его бедные ноги, – пробормотала она, глядя на его потемневшую кожу, протерла сына сухим полотенцем, и слезы жалости наконец брызнули из ее глаз. – Клянусь, я больше никогда не позову доктора. О, мой сын, они замучили тебя! – Она оглянулась, ища глазами Джона, хотя тот был рядом, а за ним стоял Хьюго.

– Джон, есть хотя бы один шанс?

Джон молча покачал головой. За его спиной рыдал Хьюго, и Аннунсиата, поскольку не могла видеть его слез, опять повернулась к Джорджу.

– Уходит ли он с миром? – спросила она.

– Священник приходил, – сдавленно ответил Джон, – но граф был без сознания.

Аннунсиата снова поправила волосы сына, вспоминая картины его детства и тот триумфальный момент, когда дала ему жизнь, его счастливое младенчество, его очаровательную юность. Глядя на него сейчас, она понимала, что никакой надежды нет.

– Он был так прекрасен, – прошептала она, – так прекрасен. – Взяв его руки в свои, она попыталась молиться, но разум молчал. Невозможно было поверить, что все кончено. Его чудесная, яркая жизнь!