Длинное лето

Брезгуют – общей-то водой. Скважину свою пробурили, с жиру бесятся! – определили калиновцы. И нашли новую причину осуждать «буржуев». Тема была вечная как мир – мачеха и падчерица. Но и тут калиновцев постигла неудача: Аня называла Аглаю мамой и во всём её слушалась. Ни слёз, ни скандалов, прямо-таки семейная идиллия. Похоже, что им было хорошо вдвоём и вполне хватало общества друг друга. По вечерам обе уходили на ферму, в двух километрах от «Красной калины», и возвращались с трехлитровым бидоном парного молока, оживленно о чем-то беседуя. – «Как две подружки!» – толкали друг друга в бок дачники.

Никто из них не предполагал, что Аглая с падчерицей «беседовали» на английском, затверживая выученные днём слова. Никто не думал о том, что подружек у Ани не было. Девочка не покидала участка, не выходила за калитку, не желала ни с кем знакомиться.

Виктор Николаевич приезжал поздно. Золотистый «лендровер», вкусно похрустывая шинами по гравию, подъезжал к воротам и коротко сигналил. Аня выбегала открывать – это была её обязанность, как и английский, который полагалось учить каждый день. Вечером Аглая Петровна проверяла, и если урок был выучен недостаточно хорошо, докладывала мужу. Наказанием было лишение телевизора и сверхурочные занятия английским.

Аня распахивала створки ворот, машина въезжала в гараж, ворота неслышно закрывались. Отец запирал гараж, целовал Аню в щёку и уходил в дом. Подслушивать под забором было бесполезно: у Фомушкиных говорили тихо и никогда не повышали голоса. Не слышно было даже смеха. Они что, никогда не смеются?

Эта закрытая от посторонних глаз, спокойная и уравновешенная жизнь без ссор, разговоров на повышенных тонах и выяснения отношений – удивляла, поражала, заставляла задуматься. И вызывала тихую зависть. Наверное, так и надо жить – не впуская никого в свою жизнь. И не выпуская. Последнее относилось к Ане. Вот ей-то не позавидуешь.

Детвора со всех окрестных участков быстро перезнакомилась и сбилась в стаи, как птицы перед отлётом на юг. С той лишь разницей, что им не надо было никуда лететь: лето было по-южному тёплым, море им с успехом заменяли пожарные пруды, а проселочные пыльные дороги овевали ветра дальних странствий. С начала каникул не прошло и недели, как все дети на Аниной улице перезнакомились и подружились. Перелетая с участка на участок, точно воробьи, они по-воробьиному радостно щебетали. И только Аня проводила дни не выходя за калитку.

– Что она у вас нелюдимая такая? У всех дети как дети, с утра до ночи на улице, домой не дозовёшься, а ваша дома сидит, как пришитая, – пеняли Аглае Петровне соседки. И слышали в ответ: «Я ей не запрещаю, она сама не хочет».

Неизвестно, сколько продолжалось бы Анино затворничество, если бы не история с лендровером, который пришлось бы отдавать в ремонт, вызывать эвакуатор, платить… И на службу пришлось бы ездить на электричке (до которой полчаса через поле и лесопосадки, а если идти по дороге, так и вовсе час!) А Чермен – взял да починил, за один вечер, и денег не взял. Виктор Николаевич хотел было заплатить «за беспокойство» – как-никак, полночи провозились – и встретил непонимающий взгляд.

Денег Чермен не взял, улыбнулся: «Сочтёмся. Бывай здоров, Виктор. Пойду я». А утром к Фомушкиным прибежала Роза, с розовыми от волнения щеками, и пригласила их на обед. Виктор Николаевич от неожиданности поперхнулся и ничего не ответил. Роза улыбнулась и убежала, сочтя свою миссию выполненной.

* * *

Наверное, так не бывает, однако же – было. Бариноковы и Фомушкины подружились, все шестеро: Чермен с Виктором, Роза с Аней, а Инга неожиданно для самой себя поняла, что именно Аглаи ей не хватало всю жизнь, и бегала к ней как девчонка каждую субботу. Аглая, о которой на дачах говорили, что она нелюдимая и неприветливая, оказалась большой любительницей цветов и приносила Инге луковицы и рассаду. Вдвоём они копались на грядках – то на Аглаиных, то на Ингиных, делились рецептами блюд, осваивая немецкую, адыгейскую и татарскую кухню.

Жарили в кипящем масле беляши с говядиной и варили бараньи манты в мантоварке, которую Инга называла мантышницей. Пекли швабские кренделя, баварские сливовые пироги и австрийский яблочный штрудель. Переписывали в блокнот рецепты… Наконец вспоминали о девочках, которых что-то не слышно.

– Чем они там занимаются всё утро? Спустились бы да помогли нам с пирогами, – ворчала Аглая.

– Без них справимся, сами явятся, когда пироги испекутся. У них там танцкласс. Пойду их разгоню, пускай на улице занимаются. Танцорки!

Сгорая от любопытства, Аглая вытерла о фартук руки и следом за Ингой поднялась наверх. Девочки разучивали танго под мелодию Por una cabeza Астора Пьяццолы, которую очень точно напевала Роза (в фильме «Запах женщины» под эту музыку Аль Пачино танцует танго с Габриэль Анвар, но откуда девчонка об этом знает? Они ей что, разрешают смотреть такие фильмы? – с ужасом думала Аглая)