Длинное лето

К Бариноковым Аня больше не приходила, на «барщине» не появлялась. За картошку Фомушкин выплатил Остапу требуемую сумму, о размере которой с увлечением судили-рядили калиновцы.

После инцидента с картошкой Фомушкин поставил вместо штакетника сплошной забор из профильного металлического листа, и заглянуть за калитку не получалось. О заборе судачили все соседи, равно как и о семействе Фомушкиных.

За забором было тихо, словно там никто не жил. Аглая Петровна на улицу почти не выходила, но женщины (ох, уж эти женщины!) нашли выход: караулили Аглаю у ворот – и дождавшись когда она отправится в деревенский продмаг, как бы невзначай шли в ту же сторону. Сетовали на погоду, кляли на чем свет стоит председательшу СНТ (Аглая молчала) и, сочтя вступительную часть достаточной, заводили «душевный» разговор. Аглая вежливо улыбалась и отмалчивалась, хотя вопросы задавали, что называется, в лоб.

– Вы в магазин? А что ж одна-то? Вон у вас помощница какая вымахала, помогла бы сумки донести.

– Донесу. Ничего. Сами потом скажете, что дочку не жалею, сумки таскать заставляю.

– Уж вы жалеете… Взаперти девчонку держите, как в тюрьме. Отпустили бы погулять.

– На участке погуляет. Нечего ей на улице делать. Нам пилипенкиной картошки хватило, – обрывала разговор Аглая, и тут уж нечего было сказать.

Так ничего и не добившись, женщины оставили Аглаю Фомушкину в покое. И только Алла с Розой каждый день караулили в кустах у забора, дожидаясь, когда Аня с мачехой отправятся на ферму. Аглая Петровна натянуто с ними здоровалась, Аня молча кивала. Девочки пробовали увязаться следом, но разговора не получалось.

– Ань, ты приходи завтра к нам, – приглашала Роза. – Ты же к нам каждый день приходила, а сейчас… не хочешь?

– Не хочу.

– Может, ты обиделась за что-то? Так скажи, – не унималась Роза.

– Что вы привязались к ней, слышали ведь, не хочет она, – обрывала Аглая Петровна начатый разговор. – Шли бы вы отсюда, нечего тут каждый день высиживать. Спрячутся, как воровки, под кустом, и сидят, людям на смех.

При слове «воровки» девочки густо краснели и исчезали. Аня с сожалением смотрела им вслед.

Глава 18. Когда лютеране читают хадисы

В предпоследний день августа (который пришёлся на пятницу, а первое сентября будет в воскресенье, занятия в школах начнутся со второго) к Бариноковым пришла Вика Пилипенко. Отдала Эмилии Францевне плеер и потребовала: «Проверьте, как работает. А то скажете потом, что я сломала». Поразившись такой предусмотрительности, Эмилия всунула в уши наушники и тут же их выдернула, услышав арабскую «кунту-майтан». Вика ухмыльнулась. Ей было жаль расставаться с музыкой, которой она никогда не слышала и которая ей очень нравилась.

Чермен был мусульманином. То, что его тёща лютеранка, его нисколько не смущало. Более того, Чермен не отрицал существования Девы Марии и Иисуса Христа.

– Так если ты веришь, что Он был, почему же ты в Него не веришь? – не выдерживала Эмилия.

– Аллах существовал всегда. А Христос родился две тысячи лет назад, прожил на земле тридцать три года и вознёсся на небо, и стал пророком, – соглашался Чермен с говорливой тёщей, вот же дал аллах язык… – Аллах видел, он тогда уже был. Он всегда был, а Иса только последние две тысячи лет – говорил Чермен, поглядывая на жену, которая только улыбалась, благоразумно не вступая в переговоры.

– Пфуй! Какой он тебе Иса? Иисус! – не выдерживала Эмилия Францевна.

– Ну, так я и говорю, Иса, – улыбался довольный Чермен. – Пророки во всех религиях одни и те же, только зовут по-разному. У вас Иисус, у нас Иса, у вас Моисей, у нас Муса, У вас Елисей, у нас Аль-Иса…

– А Иоанн Креститель?

– Иоанн Креститель это Яхья. Одни и те же люди. Пророки. Пророков много, Всевышний один.

У Эмилии Францевны опускались руки. Зять с ней не спорил, соглашался, но выворачивал всё по-своему. Ладно, главное что верит, значит, правильный человек. И со мной уважителен, зовёт всегда по имени-отчеству, и Ингу мою без памяти любит, утешала себя Эмилия. Она звала зятя сынком и любила материнской любовью, которой ему недоставало всё детство.

Вику она вытолкала за порог, сунув ей в руки плеер со словами: «У Розочки забрала, ей и отдашь. Они завтра приедут».

Вика пожала плечами и ушла.

Эмилии вдруг вспомнилось, как расстроился Чермен, вернувшись с собрания. Откупорил бутылку ирландского виски, стоявшую в баре среди множества пузатых экзотических бутылок (в винах Чермен разбирался, что попало не пил). Молча налил, и выпил тоже молча. Переживает, поняла Эмилия. И поспешила в кухню за закуской.

– Ты бы присел, сынок, что ж ты стоя пьёшь, тебе ж нельзя (прим.: в хадисах говорится, что нельзя принимать пищу и пить воду стоя. О спиртных напитках в хадисах не упоминается, но конкретного запрета на алкоголь нет. Коран Эмилия прочитала из любопытства, и с удивлением поняла, что он ни в чём не противоречит её убеждениям).– На-ка вот, поешь. Ничего, ничего… Обойдётся всё, пошумят и забудут. Наша-то Розочка чужой огород не копала, отца не позорила.