Длинные дни в середине лета

На них я смотрел. только издали, как будто случайно.

И даже много позже, когда уже знал, что такое передвижники и прочитал

про Маковского уничтожающие строчки Александра Бенуа, мне все еще

нравилась эта картинка. Нравилась фиолетово-лиловая гамма, -да и сама

девица была ничего. Мы стали с ней ровесниками, и я уже понимал, что

ничего особенного в ней нет, но все-таки она мне нравилась.

И вот сейчас я пытаюсь вспомнить ее лицо, мне очень нужно это, и я

шепчу:

— Ну, выручай, Маша, или как там тебя зовут!

Но ничего не вижу. Только фиолетовые разводы.

Наверное, так себе умишко — стишки в альбомчик, музицирует для гостей,

дуется на маменьку из-за каких-нибудь булавок и ленточек. Хорошенькая

дочка богатого купца. Характером тверда и расчетлива, а доверчивость

придумал художник, чтобы побольше заплатили. Как бы она заверещала,

если бы я дотронулся до ее белых с кружевами панталон!

Меня будит Юрка Ермаков. Он теперь работает прицепщиком и живет в

бригаде, но трактор сломался в километре от центральной усадьбы, и он

пришел сюда. Места у него нет, и он решил одарить меня своей дружбой.

Большой, толстый, да еще в свитере и ватных штанах, он совсем

сталкивает меня с тюфяка. Я пробую брыкаться, но он советует давить

Ушкина н засыпает.

Я вижу Ушкина теперь совсем близко, и мне становится не по себе. Он

выглядит так, словно что-то болит в нем неутихающей, жестокой болью

или какой-нибудь Вопрос неотступно мучает его. Я хочу окликнуть

Ушкина, потом представляю, как он воткнет в меня свои сверлилки,

спросит, чего мне сейчас больше всего хочется, и я буду сидеть вот с

такими же остановившимися глазами и думать, что же случилось и что и

делать дальше. Пускай уж он один ломает голову, если ему так хочется все

знать до конца.

Заснуть как следует мне в ту ночь так и не удается. Хлопает дверь, и

чьи-то сапоги бесцеремонно топчутся у порога. Ушкин взлетает, как

выстреленный из рогатки, сдергивает с меня одеяло. На всю комнату

звонит его поросячий дискант:

— Подъем! Колонна пришла!

Юрка Ермаков, не дожидаясь, пока я очухаюсь, расправляет поверх

меня свои конечности. Ему не вставать, он может спать, пока наладят

трактор. Ушкин бегает по тропинке от сцены к двери и сдирает одеяла.

— Кончай ночевать! Колонна пришла! — кричит он почти с

торжеством.

Всхлипнув пару раз, на току начинает стучать движок. Спиралька в

лампочке медленно алеет.

— Кончай ночевать! Подъем!

...Да, чуть не забыл! Много позже, когда мы уже вернулись в Москву,

отмылись, отоспались, налюбовались на свои значки и грамоты, мы узнали,

что там, на целине, никакого брому нам не давали — просто мы очень

уставали. А байку про бром придумал Ушкин, чтобы мы не так волновались.

Кинджи, степное солнце

Раннее-раннее утро. Настырный петух орет как заведенный у самого

сарая:

— Те-тя Ли-на-а-а! Тетя Ли-на-а-а!

Линка Смирнова обзавелась медицинской справкой и не поехала. На

факультетском бюро она размахивала этой бумажкой и кричала, вытаращив

глаза:

— Нет, вы скажите — это добровольное дело или принудиловка?

Пальцы у нее были корявые, с длинными яркими ногтями. Наверное, ей

очень хотелось пустить когти в ход. Мы ей дали выговор — справка все-

таки была.

— Те-тя Ли-на! — надрывается Петя.

Еще совсем тихо. После первых дней, когда мы нежились до девяти, а

потом в самую жару задыхались и обгорали на току, наш начальник Славка

Пырьев изменил распорядок. Теперь начинаем в семь, в девять завтрак. С

двенадцати до трех — обед и отдых. И с трех до семи снова работа, а кто не

управится — может хоть до ночи ковыряться со своим квадратом.

В темном пустом сарае прохладно после ночи. Нас здесь немного —

только двенадцать. Остальные кто где. Для девиц наша работа — сдирать

дерн для будущего тока — признана вредной, и они под звонким лозунгом

«Не оставим скотов без хороших кормов!» трудятся на сене. Пшеница еще

совсем зеленая, и до уборки далеко, но Славка Пырьев регулярно призывает

нас продемонстрировать готовность к великой битве за урожай. Мы

демонстрируем.

Петух орет как заведенный. Какая балда научила его в казахской деревне

кричать по-русски? И как ему объяснить, что тетя Лина сейчас купается в

теплом море и чихать на пего хотела? А сапогом в петуха отсюда не

попадешь...

In моей спиной кто-то шлепает, потом щелкает приемник.

*

И телевизор приобрел, — возвещает Рощупкин и зрелищ мне искать

не надо!

Может, заткнешься? — вежливо спрашивает Caхаров уже

получивший кличку Шмунин.

Кино, спектакли и футбол ко мне приходят сами на дом! —

заканчивает свою мысль Рощупкин и ржет oт удовольствия.

Ликтор зарубежной программы сонным голосом перечисляет важнейшие

новости. Память моя, наверное сконструирована, как решето. Всякие там