Длинные дни в середине лета

Опять стало тихо. Только где-то далеко громыхало— не то движок работал, не

то трактор все куда-то шел и не мог уйти. -.

— Надоели вы мне! — сказала вдруг Алла. —И когда это все кончится!

Ей никто не ответил.

Скоро уезжаем

«Китайцы в честь какого-то своего праздника набегали вокруг МГУ десять

тысяч километров. С ума сойти! Тут бы до ближайшей станции добежать! —

Юрка Ермаков крутится по скользкой, замерзшей грязи вокруг вагончика. —

Конечно, китайцы психи, нормальному такое в голову не придет—бежать от

Москвы до Пекина. Но не так уж им досталось—из тепленьких постелек в сухих

кедах кружок по асфальту и под душ! И себе полезно, и капиталистов напугали».

Юрка крутится как белка на своей крошечной дистанции— шесть настоящих

шагов, поворот — скользко, и руки дергаются, как на нитках, еще шесть шагов —

и снова поворот, тут скорость не наберешь.

- Пятнадцать, — считает Юрка круги, — шестнадцать...

Бригада уже проснулась. У землянки пофыркивает «хозяйка» — полуторка,

привезли хлеб. Противно взвизгивает «Беларусь». Какой-то дядя с утра пораньше

ковыряется в моторе, и старичок визжит как резаный: взз-взз-взз. Комбайнеру

какому-то не терпится. Учетчица Эмка причесывается на крыльце вагончика

напротив. Она по-птичьи склонила голову и завесилась реденькой бахромкой

волос, но и оттуда пялится своими рачьими глазами.

— Девятнадцать, — выдыхает Юрка.

«Теперь некогда смотреть по сторонам. Бешено звенит колокол — участники

пошли последний круг. Весь стадион затаил дыхание. Только бы не упасть на

повороте. Чем там размахивал Давид? Пращой, что ли? А праща — это сплошной

крутящийся момент. Или как там, в технике?»

На повороте Юрку немножко заносит, он неловко переступает, но скорость

уже вспыхнула, она выбрасывает его вперед, на сверкающий, нетронутый снег.

«Кто сказал, что спринтер должен быть мухачом? С этим Ушкиным, будь он

даже порядочный человек, я бы рядом не стал. Зачем обижать маленьких? Пу-

шинкой не выстрелишь. Стадион визжит от восторга. Атлет в белой майке и

черном трико стремительно уходит от соперников. Посмотрите, как легко он бе-

жит. Его ноги, как черные молнии, мелькают на белом снегу. Он даже позволяет

себе обернуться и что-то кричит отставшим соперникам. Ничего я не кричу. Это я

Ушкину язык показал. Только он так отстал, что и не видит ничего».

За Юркиной спиной, покачиваясь, отодвигаются вагончики, землянка с

дымящей трубой, припорошенные комбайны, выстроенные в ряд, и тракторы,

ставшие как попало у землянки. Все вместе это называется станом полевой

бригады и занимает крошечный пятачок в бесконечной степи. Юрка еле заметной

точкой ползет от истоптанного пятака, ноги его действительно довольно резво

мелькают на белом фоне.

«А в общем-то китайцы правы. Нельзя бежать без конца — нужно придумать

какую-то цель. Например, добежать до Пекина и каждый день складывать кило-

метры. А тут глазу не за что зацепиться, и сколько до станции — неизвестно.

Стадион уже охрип, от визга... Последний рывок. Ленточка еще несколько шагов

ползет по животу, цепляется за ноги. Пошире улыбнуться кинохронике,

поприветствовать публику. Можно переходить на шаг.

Бой с тенью получается, если все время чувствуешь противника. Иначе только

прыгаешь, как козел. Лучше представить, что кто-то держит «лапу» и работать в

нее. Это тоже не очень легко, бить точно. Виктор Степанович Огуренков, отец и

наставник олимпийских чемпионов, сам редко надевает «лапу». Обычно покажет

что-нибудь и пошел гулять по залу, присматривается. Смотреть особенно не на

что. Огуренков любит игровой, интеллектуальный, что ли, бокс. В нашей секции

все интеллектуалы, а боксеров нет. Может, в центральной секции есть получше, а

у нас, у гуманитариев, нету. Всестороннее развитие заставляет себя ждать. Мы для

Огуренкова — несбывшиеся мечты, и поэтому «лапу» обычно держит помощник с

челочкой и злыми глазами, которые вспыхивают всякий раз, если бьешь неточно.

Писал ли Ницше о боксе? Монолог Заратустры мне дали только на одну ночь,

и я прочитал страниц сорок. Но там есть такие слова: «И пусть будет потерян для

нас день, когда ни разу не плясали мы». Это относится и к боксу, потому что бокс

— тоже танец: и ритмы у него будь здоров, и по части секса он року не уступит.

На первый взгляд секса в боксе нет, но нужно привидеться, и вспомнишь

поединок самцов на лесной полипе. Поэтому бокс любят смотреть даже самые

малахольные девицы. Победителю они готовы простить отсутствие диплома. И

пусть будет потерян для нас день, когда ни разу не плясали мы! Огуренкову надо

набирать в секцию фэзэушников, раз всестороннее развитие запаздывает».

Из вагончика, вокруг которого только что бегал Юрка, появляется унылая

фигура в голубом теплом белье — распавшийся интеллигент Саня Сахаров. Он же

Шмунин. Шмыгая одетыми на босу ногу сапогами, он идет в уборную. Женщина