Длинные дни в середине лета

за смену. А все остальное время сидишь и торгуешь дрожжами.

Холодно, и ничего не спасает — ни ватник на сиденье, ни ушанка, ни теплые

портянки. Прячешь ладони под мышки, поза получается гордая. Гордо плывешь

над белой землей, и сзади тебя остается черный шлейф.

Но наполеонствовать долго не получается — зябнут коленки. Соскакиваешь и

чешешь за трактором. Не такая уже и скорость, но ведь и харч не тот, и по утрам,

если бегаешь один, далеко не убежишь, поэтому, форма совсем неважная.

Другим прицепщикам легче. Юрке не повезло с Лосевым. Другие спокойно

сидят в кабинах, дремлют и вылезают только перед дорогой или в конце загонки,

чтобы поднять плуг, а потом обратно. А у Юрки Лосев. Стоит Юрке залезть в

кабину, как тот начинает озираться, словно Юрка просит его ворованное спрятать.

С таким нервным не поездишь. Так весь день и трясешься на этой железке.

Юрка закрывает глаза. Не очень холодно. Но все-таки не уснешь. К вечеру,

если холоднее не станет, можно будет подремать, а сейчас не очень и хочется.

Такое ощущение, как будто выпил бутылки две пива — не поймешь, чего хочется,

но, в общем, ничего.

- . . . . . . . . . . .!

Юрка открывает глаза. Это кричит Шмунин. Он бежит через степь, почему-то

подбрасывает шапку и кричит изо всех сил. Лосев высовывается и смотрит на плуг

—все вроде в порядке, орать не из-за чего. Юрка встает с креслица. Это похоже на

то, как сходишь со ступеньки трамвая. И машет Лосеву—мол, поезжай. Но тот

уже не видит. Ничего с ним не сделается, если проедет полкруга без прицепщика.

— . . . . . . . . . . ! — кричит Шмунин. Он уже совсем близко, и видно, как на

его всегда кислом лице сейчас играет улыбка.

— Шабаш! — говорит он, подбегая. — Пырьев приезжал. Что, говорит, на

банкет заказываете? Понимаешь?

— А куда он поехал?

— Уезжаем, понимаешь? — кричит Шмунин. — К ядрёне фене уезжаем.

— А куда он поехал? —тупо повторяет Юрка, словно боится поверить в то,

что кричит Шмунин.

— А кто его знает! Может, к Эмке своей. Ты что? Не доволен? Оставайся,

они на тебе зимой будут воду возить.

Шмунин уже убежал. Ему не терпится поделиться новостью. Бунинский

трактор метрах в двухстах, а дальше никоновский.

«А почему воду? — думает Юрка. — У них водовозка есть. О чем я, дурак,

думаю? Ведь уезжаем — к ядрене все это фене. Уезжаем, понятно? Люська,

наверное, на вокзал прибежит. Лосев сейчас опустит плуг и пойдет обратно. Ему

даже рассказать ничего нельзя — все будет оглядываться, как будто Мишка его

караулит. И все-таки уезжаем!»

Мишка в это время сидел в землянке около Эй, который чистил картошку для

супа, и обсуждал международное положение:

«Мы, понимаешь... а они...» Разговаривать с Эй было приятно, потому что он

не перебивал, но и скучновато — даже на самые смелые предположения Эй не

реагировал и не отрывал взгляд от ножа, по которому затейливыми лентами

ползли очистки. «И тогда, понимаешь...» — говорил Мишка, успевая следить и за

тем, как плюхаются очистки, и за открытой дверью — не случилось ли там что-

нибудь, требующее его руководящего вмешательства.

Делать ему было совершенно нечего, поэтому он еще издалека услышал

полуторку, слазил в карман, достал замусоленную бумажку и карандаш, и к

моменту, когда Славка прошел мимо двери, вид у Мишки был деловой и даже

озабоченный — вчерашние цифры его не совсем устраивали. Хотя Славка не

заметил его, Мишка вскочил и сказал «здравствуйте», потому что считал Славку

довольно большим начальником.

— А как ты думаешь, — спросил Мишка, усаживаясь снова, — сделал он ей

пузо?

Но Эй и тут ничего не ответил.

Эмка тоже услышала, как подъехала машина, и посмотрела в окно. Славка шел

прямо к ее вагончику, как будто знал, что она его ждет.

«Шапку-то какую дрянную со склада выписал, «не идет она ему», — подумала

Эмка и, спохватившись, кинулась сдирать с веревки белье. Так она и застыла с

вытянутыми руками, когда Славка стукнул в дверь.

— Нельзя! — сказала Эмка и сама удивилась, что это сказала.

— Это я.

— Знаю. Тебе нельзя сюда.

Она слышала, как он сопит за тонкой дверкой.

— Что скажешь? — спросила она, не спуская глаз с Двери.

— Поговорить пришел. Уезжаем.

— До свидания, — и Эмка кивнула, как будто Славка мог увидеть.

— Эмма! — начал было Славка, но Эмка его перебила:

— Уходи!

— Я...

— Уходи! — закричала она так громко, что даже Мишка услышал и

выскочил из землянки.

Завизжали ступеньки. Эмка ткнулась головой в косяк и заплакала.

— Уезжаете? — подскочил- Мишка к Славке.— Какие будут указания?

— Привет! — сказал Славка. — Быстро закрой наряды на ребят и до обеда

отправь в бухгалтерию.

— Будет сделано! .

Мишка не отставал от Славки, широко шагавшего к своей полуторке, забегал

то слева, то справа.

— А может, еще поживете? У нас скоро лафа начнется. Сухой закон отменят.

А девок еще знаешь сколько?

— Подслушивал?

— Да она дура,— паясничал Мишка,— счастья своего не понимает. Другая

бы радовалась столичному подарочку.