Длинные дни в середине лета

— Вы его извините, — попросил Эдик Наташку, — он у нас парень добрый, но неотесанный. Не обращайте на него внимания — как будто его не видно и не слышно.

— Хрен вы меня не услышите. Я песню петь буду.

Носатая уже икала от смеха, а Семен растрепал волосы и рванул узел галстука. Наташка выпила, теплый ком встал в горле так, что не продохнуть, и даже слезы выступили.

— Извините, — сказал Эдик, — он интеллигента из себя представлял и скушал весь лимон. Осталась только пудра. Не угодно ли макнуть пальчик?

— Слушай, — спросил Семен, — а мы с тобой на Ярославском не встречались? Ты еще с подругой была — тощая такая, и все зубы золотые. Ты мне тогда больше понравилась, но тощая вцепилась — не оторвешь.

— Ты ошибся, — сказал Эдик. — Мы виделись на вечере органной музыки. Орган, Бах. Незабываемое удовольствие, не правда ли?

— Ну и ладно! — согласился Семен, — Тогда я с горя петь буду.

Мамаше дочка говорила:
«Зачем с папашею ты спишь?
Зачем с папашею ты спишь,
А я, девчоночка, одна?»

— Тише! — зашипела носатая. — Это уже черт знает что. На нас смотрят.

— Ты, шнобель! Не порти песню! — сказала Наташка.

— Как? — спросила носатая. — Как ты меня назвала?

— Понравилось? — обрадовался Семен. — Ты ей про Баха, а народная-то лучше. Налей ей еще. У нее душа простая, ее коньячок не испортит.

— Мадемуазель пошутила, — сказал Эдик носатой, — она не хотела тебя обидеть. Шнобель это..

— А ты не лезь! — оборвала Наташка. — У меня у самой язык есть. Давай выпьем, шнобель.

— Это черт знает что! — вспыхнула носатая.

— А что вы думаете об Антониони? — спросил Эдик.

— Перестань паясничать! — носатая встала. — Нам пора, позови официантку.

— Ты фокусы носом показывать не умеешь? — спросила Наташка. — Тебя в любой цирк возьмут.

Носатая двинула стул, споткнулась и побежала из зала.

— Девушка! — позвал Эдик официантку и положил на стол деньги. — А вы попали под дурное влияние. Жаль, я думал, что мы приятно побеседуем.

— Ты беги, — сказала Наташка, — беги за своим шнобелем. Паяльную мастерскую откроете.

Эдик ушел. Подошла официантка, заглянула в блокнотик, взяла деньги и собрала посуду. На столе остались только две рюмки и почти пустая бутылка.

— Чего ты раздухарилась? — спросил Семен. — Выпила и молчи. А то вывести можем.

— Ты, что ли? Попробуй.

— Не роняй марку. Ты же с Ярославского.

— А ты откуда? От маминой юбки? Пижон несчастный, стиляга!

— Ладно, давай дернем по последней и разбежимся. Совсем шуток не понимаешь.

— Нужны мне ваши шутки! У меня работа.

— Ври больше.

— А зачем мне врать? Ты же сам говорил, что видел меня на Ярославском.

— Мало ли что я говорил.

— У меня работа такая. И нечего над ней смеяться. Думаешь, это легко?

— Ну, тогда действуй. Коньяк можешь допить.

Он встал, пошел, но вернулся и неловко сунул Наташке трешник.

— Пока, на Ярославском встретимся!

...Вечером Наташка шла по глухой, темной улице. Идти было нелегко. Наташку пошатывало, как будто кто-то ее толкал или тротуар качался. Как это получается, Наташка понять не могла, но все равно было смешно и даже весело.

— Мамаша дочке говорила, — пела Наташка, — зачем с папашею ты спишь?

Мимо проносились машины. Наташка махала им, кричала, но машины не останавливались. Тогда Наташка встала посреди мостовой и, дождавшись, когда вдали сверкнули фары, пошла навстречу. Машина остановилась.

— Занято. Не видишь? — спросил шофер.

— А мне тоже нужно, — сказала Наташка и полезла в машину. — Здрасте!

— Куда вам нужно! — спросил сидевший сзади мужчина.

— А мне все равно. Ты не очень старый?

— Напилась — молчи! — сказал шофер, аккумулятор у него барахлил, и мотор никак не заводился. — А то высажу.

— А я тебя знаю. Ты меня на Сходню возил, только у тебя ничего не вышло. Поэтому ты и злишься. Но больше я на Сходню не поеду.

— Ах ты дрянь! — рассердился шофер. — А ну вылезай.

Наташка не двинулась с места, пассажир молчал.

— Куда она пойдет? — сказал он наконец. — Девчонка еще совсем. Поехали.

— Только я портвейн пить не буду, понял? — сказала Наташка, когда машина тронулась. — Может, у тебя мадера есть?

На Наташку понеслись огоньки — белые, красные, зеленые. Казалось, что машина стоит на месте, а огоньки кружатся вокруг нее — маленькие, с длинными, острыми лучиками, или это была елка — большая и невидная в темноте, а машина все ехала вокруг нее и никак не могла объехать.

— А ты ничего! — сказала Наташка пассажиру. — Хочешь, я к тебе пересяду? Шеф, останови!

— Как же! Сиди, где сидишь, — шофер все еще злился. — Я вообще считаю, что таких стричь нужно наголо, чтобы все видели. Правильно?

— А что хорошего? — спросила Наташка. — Ни себе, ни людям. Но если ты очень хочешь — на, стриги. Только кто тебе разрешит?

Пассажир опять промолчал. Машина мчалась неизвестно куда. Ничего нельзя было разглядеть, Наташка задремала.

Она проснулась, когда машина остановилась и шофер зажег свет. Пассажир сунул ему деньги и выскочил.

— Эй! — крикнул шофер и тоже выскочил. — Подарочек свой забери.

— Почему мой? — спросил пассажир и снова достал бумажник.