Длинные руки нейтралитета (СИ)

  Солдат Семирылов из пехотного прикрытия артиллерии мог почитать себя счастливчиком. Мало того, что его вовремя доставили в госпиталь, так вдобавок ногу не отрезали - при задетой кости такое случалось нередко - а молодая девка, доктор из немцев, пообещала, что если ногу не беспокоить, то через три недели он (Семирылов) забудет, что вообще был ранен. Наврала она, конечно: нога стала не только на вид, но и наощупь ну в точности, какая была. Немка явно переосторожничала. Тем не менее, Семирылову выдали костыли, на них он и передвигался. Но как-то вечером солдат попробовал сначала поболтать в воздухе раненой ногой - та действовала без нареканий. Потом Семирылов отважился пройтись по палате без костылей. Результат показался отменным. Чего уж говорить: нога была в таком состоянии, что хоть в пляс пускайся.

  Храбрец решился сделать свои выводы. Он знал, что раненые из ходячих (те, которым запретили бередить только руку) могли пробираться наружу и приносить хлебного винца. Он сам участвовал в реализации трофеев от подобных походов. Но кое-что Семирылова не устраивало, и это 'кое-что' имело под собой самую материальную основу. Добытое честно делилось на палату независимо от величины денежного взноса, а очень у многих денег не было вообще. Сам Семирылов сберег некоторую долю от положенного жалования, но необходимость поить неимущих за свой счет глубоко угнетала. Расположение торговой точки, поставлявшей местное пойло, было хорошо известно всем в палате, однако дойти до нее можно было лишь на своих двоих, но никак не на костылях: уж больно дорога крутая.

  Сбор в недальний путь, однако, не остался незамеченным со стороны соседа по палате, унтера Шебутнова. Тот получил осколок в бок; в госпитале приказали лежать смирненько пять дней (кость не задело), вставая лишь по нужде.

  - Куды ж ты, милок, заделался на ночь глядя и без костылей?

  - Тебе-то что?

  - Мне-то ничего, а вот тебе Марьзахарна велела ногу не беспокоить, как я слышал.

  - Да чё там? Сам же глянь: нога в полном порядке, никаких от нее беспокойствиев. Да и как девка-дура может в лечении понимать? Я пошел.

  - Смотри ж... - послышалось с койки.

  Было бы лишь небольшим преувеличением сказать, что Семирылов вернулся с триумфом. Не наблюдались всеобщее ликование и поздравления с успехом. Зато внутреннее воодушевление присутствовало, и даже с избытком, тем более, что оно было подогрето местным сортом вина, именуемым 'полугар'. И с торжеством во взгляде Семирылов провалился в полноценный сон.

  Пробуждение оказалось далеко не радужным. Головная боль и мерзопакостное ощущение во рту были не только привычны, но и ожидаемы. Куда хуже была боль в раненой ноге; она болела не сказать, чтоб сильно, но уж больно отчетисто, а накануне ничего такого не было. Солдат немедля ухватился за тощее одеяло, дабы рассмотреть источник беспокойства, и...

  Раздавшийся вслед за этим вопль мог перебудить весь госпиталь, если бы там были спящие (осмотр произошел сравнительно поздно). Ноге сразу же было обеспечено повышенное внимание всей палаты. И дело того стоило.

  Кожа на месте, куда попала вражья пуля, стала тончайшей и нежнейшей - как у новорожденного. Кусок мяса под ней иcчез, как будто его не было. Но оказалось нечто такое, что могло бы встревожить любого: кусок кости, накануне казавшейся прочной и целой - тем более, что так оно и было - исчезла. Малейшее движение отзывалось уже резкой болью.

  - Порча!!! - это было первое членораздельное слово пострадавшего. Он несколько раз перекрестил огромную вмятину на ноге. Разумеется, никакого результата это не дало.

  Сбежалась чуть ли не половина палаты - собственно, все, кто мог ходить. Те, кто этого не мог, молили счастливцев поделиться впечатлениями. Те именно так и делали:

  - Твою же ж...

  - Как ножом вырезало, только что кожа цела...

  - Сроду такого не видывал, даже не знал...

  - Я видел у церквы. Там стоял солдатик с рукой тож от пули...

  - Это как тебя, брат, угораздило?

  - А скажу, как, - раздался спокойный голос унтера Шебутнова с койки; тот не видел и не мог видеть состояние ноги Семирылова, но говорил вполне уверенно. - Накануне вечером ты пошел без костылей за винцом? Пошел, было дело. Говорила тебе Марьзахарна, что ногу нельзя беспокоить? Говорила. Так на кого тут пенять надобно?

  - Она на меня порчу навела, ведьма! Она! Колдовством проклятым ногу испортила!

  - Так ведь докторша не пригожий молодец, а твоя нога - не девка, чтоб ее портить, - послышалась острота из угла. Автор, впрочем, говорил вполголоса. Видимо, он не жаждал обрести всенародную известность.

  - По местам! Она идет! - рявкнул боцман Сергеич. А уж его голос не был обижен ни мощью, ни командными интонациями.

  Вошла Марья Захаровна. С полувзгляда она увидела, что случилось нечто чрезвычайное. Окинув палату быстрым взглядом, она выделила того из раненых, кто показался наиболее адекватным: унтера Шебутнова. К нему она и обратилась полностью спокойным голосом:

  - Доложи, братец, что тут такое стряслось.

  Доклад был кратким и емким, как и положено в военном флоте: