Длинные тени грехов

— Да, смеяться долго не над чем будет, — сухо ответила Анна, — уж не обессудьте, Харитон Алексеевич.

— Я и не смеяться пришел, — голос уже окреп, но былого куража — и в помине нет, — это… ведь, правду сказывают люди, что Фрося… Что она так ужасно померла?

Тут уж даже кухарка замолчала, а француз трубку бросил табаком набивать — все воззрились на Харитона, дивясь и не веря, что слова такие изрёк известный охальник.

И заметили, что лакей одет весьма небрежно, а всегда ведь являлся обществу, блистая наружностью, как он почитал, необыкновенно изящной.

— Что ты, Харитоша? — пискнула Катенька, протянув к жениху ручки, — Ты никак нездоров?

— Д-да, — лакей вздрогнул и провёл ладонью по щекам небритым, — что-то мне… Но скажу я вам так, люди добрые: коли Перпетуя говорит, что Фроську нечистая сила утащила, то я ей верю! — огласив сие утверждение, княжеский лакей повернулся и побрёл на второй этаж дожидаться хозяина.

— Чудеса какие, — покачал головой повар Гийом, — право слово, сам поверю во все сказки, коль уж разум потерял наш Фома неверующий.

— Нечего терять-то ему, — фыркнул Степан, — хлебнул вечор лишнего со товарищи, вот и померещилось спьяну что-то. А дела во дворце чудные творятся, тёмные. Разобраться бы надо да решить: нечистая то сила али рука человеческая.

Молчание повисло в людской — все призадумались, даже скептичный Гийом будто усомнился в своих убеждениях.

Эх, от князя уж такие дела скрыть не удастся, надобно с отцом родным потолковать. Да праздник гремит по столице, во дворце-то у Светлейшего Ассамблея к вечеру развернётся! О-е-ей, что же делать?

* * *

Расстроенный и сбитый с толку Степан отдал бразды правления в людской Ван Келлеру и немецкому лекарю, жившему недалеко на острове в немецкой слободе, а сам вышел из дворца. Куда идти? Можно и в царскую резиденцию, добро бы князь там был. Но бывший денщик знал, как император любил позабавиться в праздники — мог по сю пору гулять у кого-нибудь из приближённых, а то и вовсе по улицам кататься. Ну, а куда Петр Алексеевич, туда, знамо дело, и Александр Данилович — как ниточка за иголкой.

Больше всего огорчало Крайнова то, что скрыть странные смерти среди меншиковской челяди не удастся, а слухи о нечистой силе только добавят страстей ненужных да пересудов. А у князя и так врагов видимо-невидимо, ждут, супостаты, чтоб ошибку какую совершил, а царь бы его милости лишил… Да и что это за напасть такая — преставились-то молодые, здоровые мальчишка и девка, а не старые да недужные! Степана костлявая давно перестала волновать — солдату на роду положено принимать всё едино. Даже кончину супружницы своей пережил достойно, хоть и любил бывший денщик покойную Алёну Матвеевну крепко. Но тут сердце что-то дрогнуло: ну, кому же это, в самом деле, помешали не шибко сметливые, но безобидные Васятка с Фроськой?

Степан Крайнов не помнил, верил ли когда ранее в чертей и демонов. Но сейчас, положа руку на сердце, не мог ответить: шалила нечистая сила во дворце или нет? Больно много непонятного, но одно твёрдо знал старый солдат: вся куролесь эта завертелась, как шустрый Акимка во дворце первый раз объявился.

Он подставил разгорячённое лицо порывистому ветру, глотая воздух с привкусом сырости, инея и моря. Рассвело давно — ещё когда хлопотали вокруг приживалки, последний день Масленицы надо встречать весело, а какое тут веселье?

По улицам катились возки, разгуливал народ, то ли рано поднялись все, то ли так и не ложились с вечера. Несмотря на ветер и холод, по льду на реке переправлялись резво, гулянья разворачивались по городу с истинно столичным размахом. Чтобы как-то занять себя, Степан надумал всё же князя поискать, тоже перебрался на другую сторону и направился к площади перед новым дворцом, отбиваясь от торговцев, попрошаек и юродивых. Там, на площади, всё гудело, как в улье пчелином — любит простой народ повеселиться, а по новой моде и бояре вслед за императором нашли вкус к забавам мужицким. Крайнов поёжился, при виде зело не тверёзых недорослей, некоторых знавал старый солдат: вон Алёшка, сын князя Берсенева, а с ним и Мишка, отрок боярина Вожеватова. Горланят непристойные песни, пристают к прохожим. Ох, молодые, вас бы в казарму да на поле боя, там дурь-то быстро выветрилась бы!

Вот толкнули какого-то барина в соболей шубе — тот на молодцев зло зыркнул, но вступать в свару не стал, отошёл в сторону и с кем-то заговорил.

Степан гордился втайне своей зоркостью, с годами глаза его видели так же, как в давно прошедшей юности. Да и на память жаловаться не приходилось, для денщика запоминать лица, чтобы докладывать хозяину быстро да складно — много значит.