Длинный путь от барабанщицы в цирке до Золушки в кино

Чтобы назавтра не тратить время на переодевание, я отправилась домой в съемочном драном костюме – просто смыла грим и взяла корзину с ягодами.

Дома Марыся встретила меня, мягко говоря, неласково. Она даже не взглянула в мою сторону – стояла у печки спиной ко мне и всем своим видом словно говорила: «Не-на-ви-жу!» Было ясно, что она уже в курсе дела. Я решила притвориться, что не замечаю ее враждебности: просто подойду, обниму и скажу, что соскучилась. Но когда я подошла, Марыся с силой оттолкнула меня и разразилась горькими слезами. Из того, что она бормотала сквозь слезы, я поняла, что Марыся очень обижена: вместо того чтобы честно сказать, что я актриса, я зачем-то назвалась дачницей Прыськой. Зачем?! Выслушав ее жалобы, я ответила:

– Марыся, если бы я сказала тебе правду, то никогда бы не научилась у тебя всему тому, чему научилась, да еще за такой короткий срок. А так ты две недели была моей учительницей, даже не подозревая об этом. Тому, что я теперь буду делать на экране, я обязана только тебе.

Марыся перестала плакать, широко раскрыла глаза и удивленно посмотрела на меня. Я же после всей этой сцены и напряженной работы в первый съемочный день вдруг почувствовала смертельную усталость и, пожелав Марысе спокойной ночи, отправилась спать.

А утром… Утром, проснувшись, я увидела, что мой съемочный костюм, над которым так старательно, в поте лица потрудилась наша художница, лежит на скамье тщательно зашитый, заштопанный, выстиранный и выглаженный. От ужаса у меня все просто оборвалось внутри – ведь мы прямо сейчас должны снимать продолжение вчерашней сцены! В полном отчаянии я спрыгнула с постели и побежала на поиски Марыси. Та, безумно гордая собой, готовила на кухне завтрак.

– Марыся! – крикнула я. – Когда ты успела выстирать мое платье?!

– Как когда? Когда ты спала, ночью.

– А зачем? Зачем?! – прохрипела я.

– Как зачем, золотко мое? – удивилась Марыся. – Не могу ж я, чтобы ты неухоженная ходила. Что тогда про меня соседи будут говорить?

Значит, Марыся ничего не поняла – и никогда не поймет. Я смирилась с судьбой и без завтрака, на два часа раньше времени побрела искать нашу художницу. Теперь ей, бедняге, придется из-за Марыси заново готовить мой костюм к съемке.

А вот история про сцену с тачанкой.

Наш режиссер, Володя Легошин, заболел. Но если завтра будет солнце, обязательно нужно снимать. Режиссера мог заменить только его ассистент (вторых режиссеров тогда не было), но он боялся оплошать и поэтому ужасно волновался.

– Вы справитесь, – хором убеждали мы его. – У нас очень опытный кинооператор, Беня (Борис) Монастырский, он вам поможет. А у нас, актеров, сцена простая: два главных героя и Фрося едут на тачанке. Больше ничего…

Наступило утро. Солнце светило вовсю – можно и нужно снимать. Беня Монастырский и его помощники установили аппаратуру у подножия другой стороны горы. Приехала тачанка, запряженная тройкой лихих лошадей. На облучке – «красноармеец», парень из нашей деревни. На тачанке стоял привязанный к ней пулемет, выглядевший довольно внушительно. К «красноармейцу» подошел ассистент режиссера и попросил его сначала проверить всю дорогу, по которой потом должна была проехать тачанка с актерами. «Красноармеец», гордившийся возложенной на него миссией, тут же натянул поводья. Я стояла недалеко и слышала весь разговор. Недолго думая, я вскочила на тачанку, села возле пулемета, и тройка лошадей пустилась вскачь. Промчавшись по дороге, мы быстро оказались на вершине горы, после чего должны были съехать вниз, к кинокамере. В этот воскресный день все жители деревни забрались на гору, чтобы посмотреть, как «киносъемщики» делают фильм. И тут среди односельчан «красноармеец» увидел девушку, в которую был влюблен и на которой хотел жениться. Парень несколько раз делал ей предложение, но девушка категорически отказывалась выходить за него замуж. И вот, чтобы завоевать сердце любимой, парень решил блеснуть перед ней своей ловкостью и мастерством. Не спуская с девушки глаз, «красноармеец», забыв обо всем на свете, погнал тачанку вперед. Мы быстро приближались к крутому склону горы. Когда парень взглянул, наконец, на дорогу и попытался притормозить, было уже поздно: тройка стремительно помчалась вниз. Я посмотрела под гору и увидела бледного от ужаса ассистента и помощников оператора, оттаскивающих в сторону кинокамеру и прилипшего к ней Беню Монастырского. Было ясно, что катастрофа неизбежна. Времени на раздумья у меня не было. Ладно, будь что будет. Я соскочила с тачанки, на лету свернулась в клубок и покатилась под гору.