Длинный путь от барабанщицы в цирке до Золушки в кино

– Пока он будет приглядываться, съемки закончатся.

– Впереди еще сцена прозрения, – проговорила Хеся.

Сижу дома, готовясь к очередной съемке. Вдруг приходит Гарин.

– Яня, у меня нет дома рояля, а мне нужно кое-что проверить. Вы позволите?

– Конечно, Эраст, прошу, – садитесь к роялю и работайте.

Гарин начал играть какую-то вещь. Не закончив, бросил. Начал другую. Так повторялось несколько раз. Наконец, он нашел то, что нужно. Пока он играл, я многое поняла. Эраст – лирик, романтик, но безумно боится, что кто-то узнает эту тайну, потому и прикрывается, как плащом, словом «пшено». У меня сразу стало легко на душе. Сцена прозрения очень сложная, но если Эраст такой, каким я его сегодня узнала, все в порядке.

Съемка. Снимаем сначала конец сцены. Поле. Оля, шатаясь, выходит из больницы, держась за руки Калюжного, затем садится на траву и говорит:

– Я вижу! Весь мир вижу!

После этих слов у Оли от счастья медленно текут слезы из глаз – так я задумала, готовясь к роли. Эраст внимательно смотрит на меня, и я чувствую, что в голове у него звучит именно та мелодия, которую он играл на рояле у меня дома.

– Стоп!

Можно ехать домой.

На следующий день просмотр материала. Моя сцена. Я смотрю и… никаких слез! Я в панике.

– Где мои слезы? – спрашиваю я у оператора.

– А разве вы плакали? – удивился он.

– Эраст Павлович, вы же стояли возле аппарата, – у меня наворачивались слезы?

– Да.

– А где же они?! – уже злясь, восклицаю я.

– Очевидно, на нашей пленке их невозможно снять, – немного иронично говорит Гарин.

– Как невозможно?! Нужно было просто использовать подсветку!

– Вот и сказали бы оператору, – спокойно замечает Гарин. И, немного подумав, спрашивает: – А вам обязательно нужны слезы?

– Обязательно!

– Тогда даю вам слово, что мы непременно переснимем этот крупный план так, чтобы были видны слезы.

И Эраст сдержал слово.

Сегодня – начало сцены прозрения. Я немного волнуюсь: это главная сцена в моей маленькой роли. Эраст, как всегда, сидит у аппарата. Репетицию ведет Хеся. Я делаю сцену буквально так, как написано у Германа: все, что близко, кажется мне далеким – и наоборот. Мне разбинтовали глаза, я впервые вижу человека, моего хирурга. Удивленно смотрю на него, опускаю ноги с постели, стою в нерешительности и вдруг бегу прямо на стену. Больно ударившись, поворачиваюсь и, прижимаясь спиной к стене, медленно опускаюсь и сажусь на пол. В глазах ужас и удивление.

– Стоп! – слышу я голос Гарина.

Эраст вскакивает со стула и кричит:

– Ложись на кровать, Оля!

Я иду к кровати, ложусь.

– Повязка уже снята, – возбужденно кричит Гарин. – Садись, Оля! Теперь, опуская с постели ноги, иди пьяной походкой к окну! Трогай штору, говори свой текст. Медленно поворачивайся к нам. Толмазов (исполнитель роли Калюжного), хватай Олю за руку! Тащи к двери! А ты, Оля, скачи! Как воробей! – словно в трансе кричит Гарин. – Стоп!

Съемка. Мне быстро бинтуют глаза.

– Приготовились! Начали!

Сцена снята. Все удивленно смотрят на Гарина. Эраст подходит к своему стулу – нога на ногу, руки крест-накрест. Спокойным голосом произносит:

– Теперь снимаем вариант Жеймо.

– Нет-нет! Я отказываюсь от своего варианта.

– Почему?

– Мой слишком реалистичен и потому страшен. А ваш тактичнее и интереснее. Если бы я всегда снималась у таких режиссеров, как вы, мне не нужны были бы варианты.

После выхода картины на экран писали, что эта сцена мне особенно удалась. Но это заслуга не моя, а Гарина.

В 1946 году я встретилась с Эрастом Павловичем на съемках «Золушки» – только теперь он был не режиссером, а моим партнером: Гарин – Король, я – Золушка.

В одной из сцен я стою на ступеньках дворцовой лестницы. Во дворце идет бал. На лестницу выходит Король и при виде незнакомки подбегает, чтобы поприветствовать ее. Режиссер просит Гарина подойти к Золушке с левой стороны. Он категорически отказывается: «Только справа!» Никто не может понять упорства Гарина. Одна я все поняла и в глубине души была ему безумно благодарна: еще в 1939 году во время съемок «Доктора Калюжного» я всегда на крупных планах старалась оказаться левым профилем к камере. Гарин это заметил и, хотя прошло семь лет, не забыл. В этом поступке – весь Гарин.

«Приключения Корзинкиной»

1941 год

Телефонный звонок.

– Алло?

– Это Янина Жеймо? – услышала я незнакомый голос. – С вами говорит сценарист и режиссер Климентий Борисович Минц. Мне бы очень хотелось побеседовать с вами. Это крайне важно. Я сейчас на «Ленфильме», рядом с вами. Вы ведь живете в доме кинематографистов на Малой Посадской? Я скоро буду у вас.

Не успела я ответить, как незнакомец повесил трубку. Что мне делать? Три месяца назад я родила сына и все еще похожа на шарик, а тут – визит и знакомство с режиссером.

Пока я соображала, как бы одеться, чтобы выглядеть поприличнее, раздался звонок в дверь.