Длинный путь от барабанщицы в цирке до Золушки в кино

Я бросилась в столовую и села так, чтобы меня было видно только крупным планом. Няня открыла дверь и провела Минца в столовую. Минц очень элегантен, приветливо улыбается, под мышкой у него папка. «Уж не сценарий ли он принес?» – с ужасом подумала я. Оказалось, что именно сценарий, называется «Приключения Корзинкиной», и главная роль – для меня.

– Мы, то есть я и ваш ленинградец Григорий Борисович Ягдфельд, написали сценарий. Комедию. Вообще-то, у нас идея написать целую серию «Корзинкиных». Например, «Корзинкина-пожарник», «Корзинкина-дегустатор» и так далее. Собственно, эта мысль пришла нам после «Леночек» по сценариям Шварца: мы решили создать подобную серию «Корзинкиных». Вашим партнером будет Хасан Мусин – коверный комик из цирка. Актер он очень талантливый и хорошо тренирован.

– Климентий Борисович, но я всего три месяца назад родила ребенка и еще не в форме – я не могу сниматься.

– Знаю, знаю, как же! Поздравляю с рождением сына!

– Я не в форме, – повторила я.

– Что значит «не в форме»? Вы великолепно выглядите! – воскликнул режиссер.

После такого восклицания я встала из-за стола и… Минц просто онемел. Потом проглотил слюну и снова обрел дар речи:

– Пускай Корзинкина будет толстушкой – это даже смешнее.

– Для кого как, – мрачно ответила я. – Стоило ли с таким трудом завоевывать симпатию зрителей, чтобы потом в одночасье ее потерять?

– Вы не правы! Нужно только убедительно, а главное, смешно сыграть – и все будет отлично! Вы знаете, Янина Болеславовна, я, например, придумал, что Корзинкина всю картину будет держать зонтик, как Чаплин – тросточку. Вам нравится эта идея?

– Идея хорошая, только я не смогу принимать в этом участия.

– Я оставлю вам сценарий, – категорически заявил Минц, – а завтра, после его прочтения, я уверен, вам самой захочется играть Корзинкину.

И, попрощавшись, Минц, пока я не успела отказаться, буквально вылетел в переднюю, но поскольку там было четыре двери, он с разбегу ввалился прямо в ванную и, смущенно пробормотав: «Вот со мной всегда так», выбежал на лестницу.

Корзинкину я действительно сыграла, только к зонтику прибавила шляпку и широченное пальто. На черновом просмотре картины кто-то громко простонал:

– О боже! Зачем Янина надела на себя это дурацкое пальто? Сама как статуэтка, а в нем…

А я подумала: «Если бы вы видели эту "статуэтку" без "дурацкого пальто", ваше мнение о моей фигуре быстренько изменилось». Но пусть все колотушки падут на несчастное пальто, а правда останется за кадром.

Премьера этой веселой музыкальной комедии состоялась осенью 1941 года, когда в стране уже вовсю бушевала война…

Война

Ленинград

Конец сентября 1941 года. Немцы с немецкой аккуратностью бомбят Ленинград – каждый вечер в одно и то же время. Только артиллерийские обстрелы гремят в самые неожиданные минуты.

Рядом с нашим «Ленфильмом» – сад Народного дома. Когда-то в юности я выступала там в эстрадных концертах. В саду Госнардома даже были американские горки, на которых мы, фэксисты, снимали «Чертово колесо». А сейчас здесь стоят наши войска – их-то немцы и бомбят каждый вечер, но часто сбрасывают зажигательные бомбы, не долетев до сада – то есть на территорию «Ленфильма».

Оператор Володя Рапопорт ведет наш маленький отряд на дежурство. Мы маршируем вокруг «Ленфильма», потом заходим в сад Госнардома – его территорию мы тоже контролируем. Мы пожарная команда, поэтому у каждого на голове пожарная каска, на одном плече висит сумка с медикаментами, а на другом – винтовка. Вид у нас довольно бравый. Я бы даже сказала – боевой.

Итак, маршируем. Контролируем.

Но вот послышался угрожающий гул немецких самолетов. Вскоре он уже над самой головой. Ага! Сейчас начнется бомбежка. Мы уже не маршируем, а бежим и прячемся в траншее. Влезаем с трудом – там полно людей. Самолеты уже над нами. Их, правда, не видно, потому что уже темно – только огоньки сверкают над головой. Начинается бомбежка. Я высовываюсь из траншеи, пытаясь рассмотреть, что и как. Вдруг кто-то с силой ударяет меня по шее со словами:

– Ты что это высунулся, сопляк?! Прячься!

От удара я падаю на дно траншеи. На меня направлен тусклый свет маленького фонаря. Слышу тот же голос:

– Ой! Это вы, товарищ Жеймо! Простите, в темноте не узнал: думал, какой-то парнишка. Не очень больно вас стукнул?

– Ничего, – отвечаю я, потирая шею. – Не беспокойтесь, поболит и пройдет. В наши дни бывает и похуже.

Ко мне пробирается Володя Рапопорт:

– Яня, что тут у вас случилось?

– Ничего особенного – маленькое недоразумение.

Наконец, отбой. Все вылезли из траншеи. Пора продолжать дежурство. Вдруг кто-то восклицает:

– Горят Бадаевские склады!

Все ахают. На этих складах мука и другие продукты! Но главное, мука – ведь это хлеб! Если склады сгорят, нас ждет голод! Полный голод! Полнейший! Возместить содержимое складов из источников в тылу невозможно: блокада!

Какое-то время я стою, глядя на пожар. Зрелище страшное, зловещее, и в то же время склады горят торжественно, гордо, как бы заявляя: «Мы презираем вас, немцы! Вас и вашу бомбежку»!