Дмитрий Балашов. На плахе

Посредничество это Дмитрий Михайлович осуществлял, пропуская через свои руки самые разнообразные народные умения и мастеровитость.

Еще в Петрозаводске многие гости его дома, стоящего позади Онежского завода, поражались мебели, сделанной его руками, украшенной высокохудожественной резьбой.

Неудивительно поэтому, что очень скоро Чеболакша для кандидата филологических наук, писателя Балашова утратила дачное назначение и превратилась в место, где он решается, подобно своему герою ратнику Федору, подобно тысячам и миллионам русских мужиков, поднять свой дом.

В 1973 году Дмитрий Михайлович купил за двести рублей двухэтажный дом в деревне Павловица и перевез его плотом через озеро в Чеболакшу. Здесь он и поставил его с помощью Степана Тимофеевича Михалкина.

Свой дом на чеболакшской земле…

И, конечно же, как вспоминал С.А. Панкратов, очень странно «было видеть на берегу Онежского озера невысокого мужичка в старинной русской косоворотке, плисовых шароварах и сапогах, без запинки говорящего на языке наших праотцов, – ни дать ни взять – кадры из фантастического фильма о пришельце из прошлого»…

Но если институтские сотрудники, коллеги из Союза писателей, чеболакшские соседи с определенной иронией, как некий маскарад, воспринимали русскую одежду Балашова, то его русская сельская жизнь – Балашов завел в Чеболакше настоящее, с коровой, с лошадью (купил ее у цыган), с телятами, с овцами, крестьянское хозяйство, четырнадцать, как он шутил, хвостов! – приводила всех в полнейшее изумление, и каждый стремился объяснить ее в меру своего миропонимания…

Люди попроще считали, что Балашов стремиться и саму свою жизнь «устроить по-историческому», люди посложнее объясняли, что «личный физический труд позволял Балашову пропускать через себя личную роль многих русских людей, живших задолго до него».

«К правде он стремился всегда… – утверждал В.Р. Башинский. – Бытовые подробности он проверял и утверждал своей жизнью в маленькой лесной деревне Чоболакша на берегу Онежского озера… Если кто-то в его рассказах пахал плугом поле, косил сено, скакал на коне, строил избу, то все это он делал и переживал сам. Он жил в своем любимом XIV веке!»

Самому Балашову времени для объяснений уже не оставалось.

Пришло время вершинных свершений его и как писателя, и как фольклориста. Ошеломительным был успех первых романов нового цикла..

9

Превращение Балашова в прославленного романиста, конечно, имело и существенное материальное подтверждение.

Появились деньги.

А в феврале 1977 года Дмитрий Михайлович получает и новую пятикомнатную квартиру в Петрозаводске на улице Гоголя в доме № 22.

И хотя его брат Григорий Балашов и утверждал в воспоминаниях, что улучшение жилищных условий никак не зависело ни от научных трудов, ни от значимости Дмитрия Михайловича, как писателя, а лишь от количества прописанных детей, думается, он не совсем прав.

Далеко не все многодетные семьи живут в достойных квартирах сейчас, далеко не все многодетные семьи жили в подобающих жилищных условиях и раньше.

Приняли Дмитрия Михайловича Балашова и в Союз писателей…

Между тем он продолжал жить, как и прежде, в Чеболакше, с головою окунувшись в далекие века.

Балашов жил теперь во времени, когда, как писал Валерий Ганичев, «единое огнище Руси распалось на несколько тлеющих пепелищ, в которых то возникал животворящий огонь русского духа, то навеки, казалось, затухал, превращая в прах и пепел былые дела, стремления и волю людей.

Уже низвергнут в запустение Киев, легенды о величии которого кажутся далекой сказкой, только жар слова летописцев напоминает о славе Галицко-Волынского княжества, вспыхивают неярким огнем и гаснут дела Новгорода и Пскова. По красным угольям Твери, Владимира и Рязани пробегают слабые, хотя и живые огоньки духа народного».

«Мне было интересно, – рассказывал потом сам Балашов, – когда же московское княжество стало складываться. Князь Даниил приезжает в Москву в семьдесят пятом году тринадцатого века, в малюсенькое княжество, и за четверть века он делает его очень сильным. Настолько, что его сыновья (сперва Юрий, затем Иван Калита) уже могут спорить за власть с ведущим княжеством Волго-Окского междуречья – с Тверью! И захватить эту власть… Вот откуда я начал… Я увидел, что психология людей XIV–XV веков разительно отличалась от нынешней своей действенностью. Если люди приходили к какой-то мысли, то они не сидели и не рассуждали по этому поводу, а тут же стремились эту мысль претворить в дело.

Произошел переход от общества, которое могло только плакать, стонать и разбегаться при подходе сильного врага, к обществу, которое вдруг охрабрело и вдруг объединилось. Попробуйте просто читать летописи как перечни поступков: ну, ссорятся князья друг с другом, кто-то на кого-то доносит, и вроде бы все это продолжается и кажется уже неизменным. Но если при чтении вникнуть в суть позиций сторон, убедитесь, что вечная борьба эта неожиданно приобрела совершенно иной характер.