Читаем Дмитрий Донской полностью

И вот туман понемногу рассеялся. Запели боевые трубы, поднялись полковые стяги, пришли в движение темные массы людей. Ритмичный грохот огромных барабанов и пронзительный свист зурны пробуждали в людях какое-то смутное, первобытное желание убивать врага любыми способами: с хрустом ломать ему кости, резать и рубить его тело острым железом, душить его руками, а если придется — то с рычанием рвать его плоть зубами, пить его горячую кровь. Дикая музыка сражения, идущая из темной глубины веков, превращала человека в яростное животное. Это безумие помогало бойцам преодолеть страх и победить врага. Но когда битва кончалась — всем становилось не по себе от только что пережитого остервенения. Люди падали с ног от усталости и нервного напряжения. А издалека уже доносился звон колоколов походной церкви, призывавший православных покаяться и возблагодарить Господа за дарованную победу…

Сегодня поле Куликово окутано глубокой тишиной. Трудно представить, что когда-то здесь поднимался к небесам жуткий вопль многих тысяч сражающихся людей. С этим воплем сливались конское ржание и лязг мечей, посвист стрел и гулкие удары палиц о деревянные щиты.

К вечеру сражение затихло и в наступившей тишине отчетливо слышны были стоны раненых, мольбы о помощи, одинаково внятные на русском и татарском языках. Победители разъезжали на конях и бродили пешком по заваленному телами полю в поисках друзей и родственников. Вышли на промысел и вездесущие мародеры, срывавшие с трупов оружие и доспехи, амулеты и одежду.

Потом ушли и мародеры. Ночь расправила над степью свое усыпанное звездами черное крыло. Великая тишина Дикого поля вернулась в свои владения. А через год или два ничто уже не напоминало на Куликовом поле о той кровавой страде, на которой так усердно потрудились люди…

<p>Вопросы без ответов</p>

В школьном изложении отечественной истории — а значит, и в историческом сознании большинства населения страны — отчеканены четыре великие битвы: Куликовская, Полтавская, Бородинская и Сталинградская. Столь разные по масштабу и времени, они близки в одном: здесь решалась судьба русского народа и Русского государства. Так, во всяком случае, утверждает наша историческая мифология — родная сестра исторической науки.

В ряду этих великих сражений Куликовская битва — самая далекая от нас и потому самая загадочная. По всем вопросам, которые только можно задать на эту тему, историки высказывают различные мнения. Литература, посвященная Куликовской битве, своим изобилием и вместе с тем отсутствием единой картины напоминает россыпи гальки на морском берегу (137, 15). Пожалуй, не подвергается сомнению только результат — победа русского войска. Всё остальное спорно, сомнительно, гипотетично.

Главная причина такого положения — отсутствие достоверных источников, созданных сразу после событий. Древнейший сохранившийся до наших дней список летописи с рассказом о Куликовской битве (Рогожский летописец) датируется 40-ми годами XV века. Самый старший из шести сохранившихся списков «Задонщины» (Кирилло-Белозерский) относится к концу XV века. Что касается самого популярного из памятников Куликовского цикла — «Сказания о Мамаевом побоище», — то его старший список датируется 20-ми годами XVI века.

Итак, середина XV столетия… За более чем полвека после битвы ее восприятие существенно изменилось. Любой древнерусский текст за это время подвергался редакторской работе нескольких поколений книжников. То, что казалось важным одним, вычеркивалось другими. Простые по стилистике сообщения ранних летописей переписчики украшали риторическими узорами. В одно произведение делали вставки из другого. Каждый город, каждый монастырь хотел предстать перед потомками как участник героической эпопеи. Менялись и настроения верховной власти. В соответствии с этим одних исторических деятелей позднейшие летописцы «приподнимали», других, напротив, «приопускали»…

Литературная история трех главных памятников Куликовского цикла — Летописной повести, «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище» — сама по себе выросла в большую научную проблему. Ей посвящены сотни исследовательских работ. От ее решения зависит и то, какой будет реконструкция исторических событий. Сегодня эта реконструкция выглядит весьма шаткой. Назовем лишь главные из множества спорных вопросов, связанных с Куликовской битвой.

Первый и, казалось бы, самый простой вопрос — место битвы — имеет, как ни странно, разные ответы (298, 54). Дело в том, что название Куликово поле в древности использовалось как в узком смысле (поле по правому берегу Непрядвы близ ее устья), так и в широком смысле (как синоним Дикого поля, татарских степей, примыкавших к южным границам Руси) (298, 55). И название свое поле получило не от живших там степных куликов, а от старинного слова «кулига» или «кулички», означавшего далекое, отдаленное место.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное