Дмитрий Гулиа

— Этот перевод плох. Слишком гладок. А читать мои стихи и ни разу «не споткнуться» — нельзя. Я пишу не для красоты.

Или:

— Этот перевод мне нравится. Он какой-то шероховатый. Словно дикий гранит. А полированная плоскость стекла не в моем духе.

Часто горячился и тогда, жестикулируя, говорил:

— Стихи ради стихов?! Да кому они нужны? Чтобы сверкнуть, подобно искре, и погаснуть? Стихи должны быть как солнце: и свет давать и жизнь! Без этого поэзию — к чертям! Без этого литературу — к чертям! Маяковский говорил, что он ассенизатор. Многие его стихи не по мне. Но в данном случае он прав: ассенизатор важнее, чем канарейка!..

Садился в кресло и размышлял, перебирая имена абхазских литераторов. Его сугубо интересовали нравственные, гражданские качества писателя.

— Этот умеет писать, — говорил он, к примеру, — его книги пополнят библиотеки. Но он словно котенок в жизни: слова от него не дождешься в трудную минуту. Нужна помощь школе — молчит. Нужна помощь писателям — молчит. Нужна помощь газете — молчит. И на том спасибо! Хорошо, что не гадит, а сидит себе и построчно рубли зарабатывает.

Буйного Ласуриа отец особенно любил за откровенность: не нравится что — скажет, нравится — тоже не смолчит.

— Алеша — наша гордость, — говаривал отец, — вот кто будет великим!

Была у Ласуриа слабость — любил выпить. Пил от веселья и с горя, пил с друзьями, если выходила книга, пил, если она задерживалась. В эти минуты он бывал буйным и шокировал благопристойных и благонамеренных мужей, умеющих пить под сурдинку, дома, взаперти, вдалеке от людского глаза. Ласуриа же и единственную бутылку выносил к друзьям и задавал незатейливый пир. Обыватель говаривал: это от излишка средств. А у Ласуриа в кармане ни гроша. И вообще, рассуждал обыватель, писатели обеспечены, и пьют они от безделья. Между тем Ласуриа работал сутками «без выходных» и «без отпусков» — на свой собственный риск и страх, как все писатели мира «ныне и присно и во веки веков». Гулиа писал: «Мне, к сожалению, приходилось слышать, что писатели, дескать, слишком обеспечены и поэтому они пьянствуют. Что можно сказать на это (а сказать хочется)? Не надо путать несколько растленных личностей из литературного мира с действительно здоровым и могучим писательским организмом, именуемым Союзом писателей. Да, наши писатели неплохо обеспечены. Их благосостояние растет вместе с благосостоянием всего народа. Но из этого не следует делать вывод, что обеспеченность понижает творческую активность. Такое обывательское понимание вещей ничего общего не имеет с действительностью». Хорошо сказал по этому поводу Бернард Шоу: «Не вообразите, что если вы будете трезвенниками, то непременно станете великими людьми». А на вопрос: «Каково ваше мнение о материальной обеспеченности писателя?» — Эрнест Хемингуэй ответил: «…Когда… творчество уже стало твоим главным пороком и величайшим наслаждением — только смерть может пресечь его». Ласуриа был побежден смертью, а больше — никем…

Берта Брайнина писала: «Целая плеяда молодых писателей ныне творит начатое Дмитрием Гулиа общее, дорогое для всех дело абхазской советской литературы». И эта плеяда тесно группировалась вокруг Гулиа, училась у него и поддерживала его своим творчеством. Алексей Джонуа писал: «В лице Дмитрия Иосифовича Гулиа мы видим не только родоначальника абхазской литературы, талантливого поэта и прозаика, но и ближайшего друга и наставника на нашем творческом пути». Нури Акаба и Акибей Хонелиа пишут: «Дмитрий Гулиа был не только нашим замечательным поэтом, но и борцом. И стих в его руках был оружием, и оружие это верно служило народу».

Гулиа жил последние годы, что называется, на лоне природы, у самого синего моря, но только ошибочно можно было бы принять его за старика «на покое». Ежедневно, буквально ежедневно у него бывали посетители. Если какой-нибудь писатель вдруг из скромности, из нежелания побеспокоить не заходил к нему, Гулиа начинал беспокоиться: не заболел ли этот? Что с ним? Может, уехал куда-нибудь, не попрощавшись? Он и здесь, «на отдыхе», стоял в одном боевом ряду со всеми советскими писателями: подписывал воззвания о мире, протестовал против империалистических зверств, активно боролся за место каждого литератора в жизни. Телефон звенел с утра и до вечера. Письма уходили и приходили ежедневно. Народный поэт считал себя ответственным за каждого абхазского литератора.

Однажды он прочитал чьи-то лирические стихи. И в сердцах воскликнул:

— Это любовь скопца! Любовь понаслышке! Разве перестали у нас любить? Разве не рождается новое племя? Так откуда же эта сонливость? Она так же похожа на любовь, как свежая груша на ту, что из папье-маше.