Дмитрий Гулиа

Трудолюбие является неотъемлемым компонентом эстетических воззрений Гулиа. Без этого им не мыслится не только литературная деятельность, но и сама жизнь. Он восклицает: «Когда бездействуешь хотя бы день один — ты, значит, умер на день раньше срока!» Боренье было и есть для него единственная цель. Оно заполняет все его дни. Оно — в каждой его строке. И по-прежнему, как и во времена молодости, лирический герой Гулиа предстает человеком красивым внешне и могучим духом. Но это не гамсуновский «настоящий мужчина», хотя, может быть, чем-то с ним и схож. Герой Гулиа целеустремлен, для него ясен путь, перед ним лежащий: это трудная дорога борьбы, это сложные тропы, нехоженые, усеянные ловушками и чреватые бедами. «В сердце добром и отважном, верь мне, красота мужчины». Но грош цена этой красоте, если ты малодушен… «Если прав ты в споре важном, для уступок нет причины». Какой же это мужчина — а настоящий поэт всегда настоящий мужчина! — «коль делам несправедливым вовремя не дашь отпора»? «Ты со злом обязан биться — так велят законы долга». Гулиа говорил:

— Благоверность и благоугодие — плохие признаки в таком боевом деле, как поэзия. Если ты не рожден для драки — уйди. Если боишься синяков — уходи с поэтической дороги. Есть много менее безопасных профессий!

Особенно в последние годы он настойчиво искал «настоящих поэтов» в среде абхазских литераторов. Незадолго перед смертью Гулиа написал письмо в руководящие абхазские инстанции с просьбой присвоить звание народного поэта одному-двум литераторам. «Я стар», — писал он, аргументируя эту свою просьбу. И он даже назвал одного из возможных кандидатов. При этом он имел в виду его не только бесспорный талант, но и гражданское мужество. Что такое поэт без мужества? Средний оперный тенор? И то в лучшем случае. Определяя место литератора в жизни, Гулиа писал: «Он находит красоту жизни там, где живет, среди тех людей, с которыми встречается ежедневно, с которыми делит радости и горести». Он говорил мне:

— Я знаю многих, которые с удовольствием делят радости. А вот горести? Много ли таких?

Он продолжал:

— Я знаю: мы маленький народ. Но разве народ измеряется только численно, а не духовными качествами? Статистика здесь может сильно подвести. Норвежцы— маленький народ? Народ Нансена и Амундсена, Ибсена и Хейердала — маленький народ? Я не желаю и слышать о цифрах! К определению духовных ценностей они не имеют никакого отношения.

Эту мысль он выразил и в своей «Автобиографии». (Вспоминая некоторые отцовы слова, я писал недавно в газете «Литература и жизнь»: «Страны и народы не измеряются нами погектарно и подушно».)

Всякая цифра, взятая для определения счастья или горя, глубоко возмущала Гулиа. Тем более раздражали его всяческие проценты, употребляемые для тех же целей. Однажды он где-то вычитал, какой процент населения пострадал при перегибах во время коллективизации. В общем цифра была небольшая. Но сам подсчет процентов поразил его до глубины души. Он высказал резкие слова по этому поводу. В несколько сглаженном виде они были опубликованы в «Знамени», в статье «Человек и время». Гулиа писал: «Я имею в виду «простого человека» не как обобщающий образ миллионов людей, а как отдельно взятую личность, как отдельного человека. Я хочу подчеркнуть это, ибо вспоминаю, как коробило меня в двадцатых годах, когда некоторые слишком горячие абхазские товарищи жонглировали «процентами» и «массами», совершенно игнорируя отдельную личность. Их любимым выражением было «в основном». Если, например, кто-нибудь умирал в чужой семье, с их точки зрения, в этой семье «в основном» все было хорошо, ибо не вся семья перемерла.

Если бы на одну сотую секунды мы стали на точку зрения подобных товарищей и попытались рассматривать горе человека «с мировой точки зрения» и, не дай бог, принялись бы подсчитывать при этом проценты, то горе Анны Карениной оказалось бы горем одной двухмиллиардной частицы человечества и, может быть, с точки зрения статистики, малосущественным делом.

При таком подходе и смерть героя «Овода» была бы смертью всего-навсего одной двухмиллиардной человеческой особи с соответствующим ничтожно малым процентным числом…» «Невозможно горе человека раскладывать по полочкам и взвешивать на весах. Горе есть горе…» Я помню много тостов, которые произносил отец. Была среди них одна неизменная фраза:

— Будь настоящим человеком!

Я уже говорил, сколь много качеств включало это емкое понятие. «Будь самим собой везде ты, смело поступай и честно…» «Трусость увлекает в пропасть, храбрость — в небо, к птичьим стаям». «В жизнь иди прямой тропою, стань для слабого защитой…» И так далее.