Днепр

— Вот так так! — Петро выпустил из рук сапог и растерянно застыл. — Давно?

— С месяц.

— Та-а-ак… Жаль, очень жаль. Ложись, ложись, Марко, спи!..

Но сам Петро не лег, а встал и заходил по хате. Одна его нога, разутая, ступала мягко, другая, в сапоге, — постукивала.

Внезапно он остановился около Марка, обиял его за плечи и глухим, полным тревоги голосом проговорил:

— Нету Саливона. А как я его полюбил! Как полюбил!..

И тут Марко, сам не зная почему, признался:

— Дал я книжечку твою Антону. А у него отец отобрал, да и снес Феклущенку…

Петро встрепенулся.

— Как? Я же говорил тебе!..

Марко вцепился пальцами в его руку и быстро заговорил:

— Я прочитал… Захотелось, чтобы и Антон знал. Думал, он хороший парень. А вышло вот как неладно! Антон говорит, не признался, где взял книжку, да что-то не верится.

— Эх, Марко, Марко! Малыш ты еще неосторожный. Говорил я тебе!.. Нельзя так.

Петро снова заходил по хате.

— Что ж теперь делать? Что делать?

— Натворил ты дел, теперь заварится каша: откуда, да где, да как, а там и «кто». Выходит, мне теперь отсюда надо концы отдавать. — Он помолчал и уверенно закончил: — Непременно надо! И сегодня, сейчас же!

Марко сидел, оглушенный решением Петра. Он не мог найти ни одного слова для возражения. Это была расплата за его большую ошибку. А Петро одевался. Долго стучал каблуком по полу, промокший сапог не налезал.

Марко вскочил с лежанки и тоже оделся. Заглянул в оконце. За стеклами лежала непроглядная темень, и дождь тоскливо барабанил по ним. Вышли из хаты. Впереди Петро, за ним Марко. В воротах Петро сказал:

— Вернись, куда ты? Видишь, что делается.

Дождь хлестал в лицо, в канавах журчала вода.

— Я еще немного пройду, — попросил Марко. — Ничего. Еще немного.

Они шагали рядом. Марко не находил слов, чтобы завязать разговор. Он остро чувствовал, что сейчас, в эти минуты, в темную осеннюю ночь, уходит от него старший товарищ, большой друг, и ничем нельзя ни изменить, ни поправить того, что произошло. Дождевые струи хлестали в лицо. Ноги увязали в размякшей скользкой земле.

Через несколько минут они вышли за село. Казалось, стало еще темнее. Марко понял, что скоро рассвет.

VII

В тихий декабрьский вечер Данило Петрович гнал вороного коня по первой пороше. Легко скользили санки. Седок задумчиво смотрел во мглу зимней ночи. Конь бодро бежал, вскидывая передние ноги, норовисто выгнув гривастую шею. По обочинам тракта темнел на фоне снежного поля сосняк. Из глубины леса несся тревожный приглушенный гул. Кашпур вслушивался в шорох ветвей, а мысли его текли сами собою. Он вспомнил растерянное лицо помещика Вечоркевича, когда тот увидел, что Григорьевские леса все-таки достались дубовскому помещику. Это произошло час назад. Кашпур прибеднялся: «Где уж нам! Такие деньги! Уступили бы!» Он торговался. Упорно, неистово, за каждые десять рублей, в то время как разговор шел о тысячах. Вечоркевич гордо поглядывал на него. Он не скупился на тысячи. Хорошо, если такова цена, он возьмет. Единственное, чего он просит, это рассрочки в выплате денег. Все шло хорошо. Вечоркевич собирался подписывать купчую. И вдруг в последнюю минуту Кашпур покрутил ус и, хитро щуря глаза, сказал: «Даю деньги все сразу, без рассрочки». Григорьевский конторщик любезно улыбнулся: это был неожиданный, но крайне желанный для него оборот дела. А Кашпур, не дав Вечоркевичу вымолвить слова, подписал соглашение, как бы между прочим, скороговоркою бросив:

— Деньги все сразу, завтра в девять часов… Будьте здоровы.

Застегивая бекешу, Данило Петрович вышел из комнаты, оставив соседа униженным и взбешенным. Кашпур был доволен. Удовлетворение, испытанное им при виде унижения гордого помещика, долго не покидало его.

Так в мыслях о Вечоркевиче, об удачной покупке шло время. Вороной вымчал сани за лес, на широкую дубовскую дорогу. Данило Петрович хлестнул коня вожжами. Сани подпрыгнули на бугорке и донеслись быстрей. Через несколько минут вороной стоял у ворот усадьбы и нетерпеливо бил ногою землю, пока сторож Киндрат отодвигал засов. Кашпур выскочил из саней, бросил вожжи Киндрату и поспешил в дом… Еще на лестнице, поднимаясь на террасу, он заметил свет в нескольких окнах второго этажа.

«Неужели Микола приехал? — мелькнуло в голове. — Не вовремя же его принесло».

Кашпур рванул дверь и вошел в большой полутемный коридор. Не вытирая грязных сапог, не скинув бекеши, он пошел дальше, бросив зоркий взгляд сквозь открытые двери в столовую. На столе исходил паром пузатый блестящий самовар, в носу защекотало от приятного запаха кушаний.

У себя в кабинете Данило Петрович снял шубу, сапоги, натянул на ноги войлочные туфли и прошел в смежную комнату мыться.

В ту же минуту вбежала Домаха.

— Вот, приехали, а мы и не заметили. Как же так? — Она суетливо ходила из одного угла комнаты в другой, подобострастно прижимая руки к груди,

— Многого не замечаете, — сердито отозвался Кашпур, и Домаха замолчала, поняв, что барину не до шуток. Влияние ее на хозяина росло, но у нее все же осталось чувство страха перед внезапными сменами его настроения.

— Слей, — процедил он сквозь зубы.