Дневник

На днях – Вс. Р[ождественский], Гнедич, влюбленная в него 18 лет и встречающаяся с ним впервые за чайным столом, водка, винегрет, наивно-лукавые глаза Валерки, обращенные на Гнедич, мое безудержное веселье – я все время шучу, смеюсь, остроумничаю, дразню Гнедич. Мне так больно, что даже весело.

Жаль такой любви, как ее любовь – большая, придуманная, мучительная, нарядная от стихов и цитат, спасительная, всепрощающая… и ненужная.

– Ma Reine[854], – говорили мне Вы.

– Белая королева, – говорил мне Николенька.

– Царица Тайах[855], – говорят мне теперь.

Я причесываюсь перед зеркалом, пудрюсь, крашу губы, говорю веселые и легкие вещи. Мне тревожно и почти хорошо. И я знаю: человеку тоже тревожно – но по другим причинам – и тоже почти хорошо. Я с дерзкой радостью смотрю на вещи, окружающие меня: вот золотая шкатулка с Генрихом IV, вот портрет епископа эпохи Герцогства Варшавского[856], вот сливовый абажур на бронзовой лампе, вот простое распятие над моей постелью – а вот и рубин… Не хватает только золотого браслета, звенья которого распались, и я спрятала его куда-то. Надо найти золотой браслет! Надо найти золотой браслет!

Боже мой, какой я строитель Вавилонских башен!

Дома я не знаю, что делать. Я чувствую себя как в гостинице. Не то нужно идти куда-то, не то ждать кого-то. Все чужое, холодное, временное, ненастоящее. Но из гостиниц люди уезжают – домой. Я могу тоже уехать – в другую гостиницу. И все это будет называться: домой…

Нет все-таки Дома. Может быть, будет, если вернется Эдик. И то: может быть.

Апрель, 2, воскресенье

Утром в Спасо-Преображенском соборе слушаю Литургию Чайковского. Очень красиво. В православных церквях люблю смуглое золото, тусклые блески, свечи, лампады. Очень холодно. Еду к Тотвенам, чтобы завтра быть дома.

4 апреля, вторник

Усталость. Трудное настроение: запечатанное. Болят плечи. Ездила в Смольный, вечером была Ксения. Говорю очень много, но молчу все время.

Вспомнилась старая английская песенка:

And I – I knew full well he was lad
And he – he surely knew I was that woman
But yet –
We both were silent[857]

.

Ночь на 8 апреля

Была в оперетте на идиотской «Фиалке Монмартра»[858] с идиотскими актерами и идиотской публикой. Со мной прелестная модная женщина – жена главного прокурора Закавказского фронта. Иду на Радищева одна по фантастически красивым от луны улицам. На Знаменской часто останавливаюсь, смотрю на небо, на контуры крыш, на чудеса лунных теней. Дома ждут Валерка и Гнедич, довольные, что я у себя и, следовательно, у них Дом, приют, убежище.

Странно было позвонить в свою собственную квартиру, услышать за дверью чьи-то шаги, встретить радость, ожидание, самовар, тепло человеческого жилья. Отвыкла. С 12 августа 1942-го меня никто в доме не ждет и не встречает. Отвыкла настолько, что даже озлилась: чужие мне, не мои, не свои. Каким правом они занимают место, принадлежащее не им. Кто они, эти интрузы[859]?

9 апреля. Пасха

У себя: пижама, халат. Безденежье. Настроение холодной и веселой злобы. Вчера «Багдадский вор»[860], великолепие красок и тревожащий образ Конрада Вейдта.

Вы мне говорили когда-то:

– Я вам прощу любовника, но не могу простить портрета Конрада. Земной соперник мне не страшен: я вас всегда отниму. Я боюсь только вашей мысли и вашего воображения.

Тогда я покорно сняла портрет со стены. Может быть, я даже сожгла его – я не помню. Или подарила Вам. Мне же было все так безразлично. И Вам, и моим я принесла тогда в жертву даже старый дом на Фонтанке. (Но старый дом жил во мне неустанно – и Вы это знали – и Вы этого боялись.)

На Пасху у меня целый день люди – Валерка, Гнедич, д-р Фейгина, Никитина, Загарин, Гурвич. Телефоны без конца. Устаю, как лошадь на последнем перегоне. Не думаю ни о чем.

13 апреля, четверг

Случается, что люди видят чужие сны.

В моем доме некоей тени, откликающейся на мое имя (и на разные другие имена), в ночь на сегодня приснился чужой сон.

Потом Ксеничка, Гнедич, работа, телефоны.

Завтра пойду на вынос плащаницы, потом в Дом писателя, потом домой, где устраиваю день рождения Анты, потом с нею на «Багдадского вора».

Вчера узнала о смерти Селима. Убит в Гатчине. Жаль. Талантливый историк. Милый юноша.

От Эдика нет ничего.

16 апреля, воскресенье, ночь