Дневник

Выглядит Мисти и вправду неважно, никак не может согреться, даже в двух свитерах, ее зубы стучат. Ее руки трясутся, когда она подает Энджелу очередную картину. Плотная акварельная бумага трепещет. Это какое-то кишечное недомогание, последствия пищевого отравления. Даже здесь, в сумрачной замурованной комнате, куда свет с трудом проникает сквозь плотные шторы, Мисти остается в темных очках.

Энджел принес свою сумку с фотографическими принадлежностями. Мисти — свою старую папку для художественных работ. Папка из черного пластика, она осталась еще с института: тонкая, с молнией по трем сторонам. Внутри с одной стороны — тоненькие резинки, чтобы поддерживать большие акварельные листы. С другой стороны — кармашки разного размера, для зарисовок.

Пока Энджел фотографирует стены, Мисти раскрывает папку на диване. Когда Мисти вынимает пузырек с лекарством, у нее так сильно трясется рука, что слышно, как капсулы гремят внутри. Мисти выуживает одну капсулу и говорит Энджелу:

— Зеленые водоросли. От головной боли.

Она кладет капсулу в рот и говорит:

— Я тут кое-что нарисовала. Посмотрите и скажите мне, что вы думаете.

Питер написал что-то краской прямо поверх дивана. Его черные надписи тянутся по семейным фотографиям в рамочках на стене. По декоративным подушкам, обвязанным кружевами. По шелковым абажурам. Питер плотно задернул шторы и написал прямо по ним.

Ты написал прямо по шторам.

Энджел отбирает у Мисти пузырек с лекарством и подносит его к свету из окна. Энджел встряхивает пузырек, капсулы гремят внутри. Он говорит:

— Какие большие.

Желатиновая капсула во рту у Мисти уже размягчается, уже чувствуется вкус порошка. Вкус соли и фольги, вкус крови.

Энджел вручает ей фляжку с джином, и Мисти делает горький глоток. Просто для сведения: она пьет его джин. В художке ты узнаешь, что у наркоманов есть свой этикет. Нужно делиться.

Мисти говорит:

— Угощайтесь. Возьмите штучку.

Энджел открывает пузырек и вытряхивает на ладонь две капсулы. Убирает одну в карман и говорит:

— На потом.

Он глотает вторую капсулу, запив ее джином, корчит страшную рожу, как будто его сейчас вырвет, наклоняется вперед и высовывает красно-белый язык. Его глаза крепко зажмурены.

Иммануил Кант с его подагрой. Карен Бликсен с ее сифилисом. Питер сказал бы Энджелу Делапорту, что страдание — ключ к вдохновению.

Раскладывая на диване свои наброски и акварели, Мисти говорит:

— Что скажете?

Энджел берет картинку, рассматривает. Кладет на место, берет следующую. Качает головой: нет. Качает почти незаметно, словно он парализован. Он говорит:

— Просто невероятно.

Он берет очередную картинку и говорит:

— Какими вы пользуетесь инструментами?

Он имеет в виду ее кисти?

— Соболь, — говорит Мисти. — Иногда белка или бычий волос.

— Нет, балда, — говорит он. — На компьютере. Какой у вас графический редактор? Ручными инструментами так не сделаешь.

Он стучит пальцем по старинному замку на одной из картинок, потом — по летнему домику на другой.

Ручными инструментами?

— Вы же пользуетесь не только циркулем и угольником, да? — говорит Энджел. — И не только транспортиром? У вас все углы одинаковые, идеальные. Вы наверняка пользуетесь трафаретами или шаблонами, да?

Мисти говорит:

— Что такое циркуль?

— Ну, такой инструмент с двумя ножками. В школе им пользуются, на геометрии, — говорит Энджел, изображая две ножки большим и указательным пальцем. — На одной ножке — иголка, в другую вставляется карандаш, чтобы чертить правильные окружности и дуги.

Он берет картинку с домиком на холме над пляжем. Океан и деревья раскрашены разными оттенками синего и зеленого. Единственный теплый штрих — желтое пятнышко, свет в одном из окон.

— Так бы и любовался, хоть целую вечность, — говорит он.

Синдром Стендаля.

Энджел говорит:

— Я дам вам за эту картину пятьсот долларов.

И Мисти говорит:

— Я ее не продаю.

Он достает из папки другую картину и говорит:

— А эту?

Эти картины не продаются.

— А если я предложу тысячу? — говорит он. — Я дам вам тысячу долларов за одну эту картину.

Тысяча долларов. И все-таки Мисти говорит:

— Нет.

Глядя на нее в упор, Энджел говорит:

— Тогда десять тысяч за все вместе. Десять тысяч долларов. Наличными.

Мисти собирается сказать «нет», но…

Энджел говорит:

— Двадцать тысяч.

Мисти вздыхает, и…

Энджел говорит:

— Пятьдесят тысяч долларов.

Мисти смотрит в пол.

— Почему, — говорит Энджел, — у меня такое чувство, что вы их не продадите и за миллион?

Потому что картины еще не закончены. Они не идеальны. Их нельзя показывать людям, пока нельзя. А есть и другие картины, которые она еще даже не начала. Мисти не продает эти картинки, потому что они ей нужны как эскизы для будущей масштабной работы. Они части целого, которое она сама еще не распознала. Они — подсказки.

Мы сами не знаем, почему делаем то, что делаем.

Мисти говорит:

— Почему вы предлагаете мне столько денег? Это что, какая-то проверка?

Энджел расстегивает молнию на своей сумке и говорит:

— Хочу кое-что вам показать.