Дневник. 1873–1882. Том 1

17 декабря. Пятница. В среду не было обычного совещания у государя по случаю отъезда его на охоту. Между тем получена вновь от генерала Непокойчицкого телеграмма, из которой видно, что начальство армии крайне озабочено неопределенностью положения: срок перемирия близок; в случае решения перейти границу необходимо иметь хотя десять дней для приготовительных распоряжений.

Телеграмму эту я доложил вчера государю, так же как и другую, в которой Непокойчицкий настаивает на отпуске хотя некоторой суммы золотом. Государь послал за князем Горчаковым, а затем прочли телеграммы Непокойчицкого. Канцлер, как всегда, вспыхнул и начал упрекать военное ведомство, будто оно само заявило, что войска «не готовы» к походу и именно поэтому предложено продлить перемирие до апреля; а значит, настоящий вопрос Непокойчицкого есть une inconséquence[110]. Услышав опять подобное извращение истины, я не мог сохранить спокойствия и довольно резко спросил канцлера: откуда взял он, что войска не готовы к походу? Тут князь Горчаков совсем запутался в рассуждениях, так что вызвал опять со стороны государя строгий упрек. В этих случаях, как ни досадно, становится жаль старика, который не злопамятен и скоро забывает подобные стычки.

В четверг должно было происходить в Константинополе второе формальное собрание конференции с участием турок; в ожидании сведений об этом важном моменте переговоров никакого решения принять было нельзя, и мы разошлись вчера довольно спокойно. Я ответил Непокойчицкому, что в любом случае о переходе армии через границу главнокомандующий будет извещен своевременно, за несколько дней.

Весь вечер четверга прошел без всяких известий из Константинополя. Сегодня, когда я собирался ехать в военно-учебные заведения, пользуясь единственным на неделе свободным утром, потребовали меня к государю. Я нашел во дворце князя Горчакова и министров финансов и внутренних дел. Тут узнали мы, что со вчерашнего дня все телеграфные сообщения с Константинополем прерваны. Подводное сообщение с Одессой продолжалось дольше сухопутного, но и то прекратилось около трех часов дня.

Войдя в кабинет государя, мы нашли его озабоченным: по всем вероятиям, произошел в Константинополе какой-нибудь кризис, может быть, даже кровавая катастрофа.

Первые известия о случившемся вчера утром могут дойти, разве, с пароходом в Одессу, не прежде завтрашнего дня.

Главная цель нынешнего совещания состояла в том, чтобы в присутствии министра финансов (у которого доклад по пятницам) обсудить требование главнокомандующего об отпуске золота. Рейтерн прочел приготовленную записку, в которой доказывал, что ни под каким предлогом нельзя трогать имеющийся фонд звонкой монеты, предназначенный для обеспечения нашего кредита за границей. В этом, конечно, никто с ним и не спорил; но вопрос был в том, действительно ли Министерство финансов лишено всякой возможности, не трогая запасного фонда, снабдить главнокомандующего хотя бы самым незначительным количеством денег. Рейтерн уступил, и решили отправить в армию 50 тысяч золотом и до 200 тысяч серебром. Суммы эти, конечно, ничтожны сравнительно с размером всех предстоящих расходов; но и не предполагалось все расходы на содержание армии за границей производить золотом.

Со среды изменилась домашняя моя обстановка, с приездом семьи из Крыма.

19 декабря. Воскресенье. Оказывается, мы напрасно встревожились перерывом сообщения с Константинополем: действительной причиной перерыва была сильная буря, повалившая столбы на всех телеграфных линиях. Уже 17-го числа открылось сообщение между Константинополем и Одессой. Из полученных телеграмм видно, что турки, без сомнения, подученные Эллиотом, не отказываются наотрез выполнять требование Европы, а торгуются и предлагают принять на себя, в течение годичного срока, исполнение реформ в христианских областях. Между тем перемирие продолжено до 1 марта по новому стилю. Таким образом, мы успокоились на два месяца, Сербия спасена. Но что будет потом?.. Если, как по всему видно, нам все-таки не удастся достигнуть мирным путем заявленных требований, то придется, продержав армию всю зиму на военном положении, все-таки объявить войну, и, вероятно, без союзников. Единогласие, достигнутое так искусно на конференциях, к тому времени расстроится, и нам придется начинать военные действия в самое невыгодное время года. Между тем турки с помощью англичан успеют организовать сильную оборону, а мы не извлечем никакой выгоды из быстроты нашей мобилизации.

Сегодня на разводе государь сказал мне, что от графа Шувалова получена телеграмма о том, что английское правительство уже начинает сознавать недостойный образ действий Эллиота, который во всё время предварительных конференций вел за кулисами совещания с Митхадом. Говорят, будто сам Дизраэли показывает неудовольствие своим излюбленным посланником.