Дневник. 1873–1882. Том 1

По окончании совещания я попросил позволения прочесть заготовленное мною ответное письмо к генералу Непокойчицкому. Когда мы остались вдвоем в кабинете, государь снова начал говорить об удовольствии, которое доставляют ему отзывы по поводу отличного исполнения мобилизации и блестящего состояния сосредоточенной на юге армии. Тут государь припомнил все прошлые враждебные против меня интриги, прибавив, что не поддался этим злостным внушениям и теперь видит, что не ошибался в своем неизменном ко мне доверии. Он был растроган, обнял меня и сказал между прочим: «Знаешь ли, кто вернее всех ознакомил меня с твоим характером и правилами? Человек, с которым ты часто расходился в убеждениях, – покойный Яков Иванович Ростовцев».

Я был глубоко тронут и сказал, что государь может быть вполне уверен в том, что во всю мою жизнь и во всех действиях я не имел другой цели, как только пользу дела, и руководствуюсь исключительно искренними своими убеждениями, устраняя всякие личные виды. В исполнении служебных обязанностей нет у меня ни родства, ни дружбы, ни вражды.

6 января. Четверг. Сегодня, после обедни и крещенской церемонии (государь не выходил на иордань), было обычное совещание; читались вновь полученные телеграммы, из которых видно, что на мирный исход конференций в Константинополе уже нет надежды; послы всех шести держав готовятся к выезду оттуда в воскресенье или понедельник. Сегодня должно происходить совещание большого совета турецких сановников о том, подчиниться требованиям Европы или отвергнуть их. Между тем начались уже между кабинетами предварительные сношения о последствиях дерзкого сопротивления Порты. Граф Шувалов пишет, что Дизраэли старается оторвать Австро-Венгрию от дальнейших совместных действий с другими державами; а князь Бисмарк продолжает вести странные разговоры с Убри, развивая мысль о том, что восточный вопрос не представляет для Германии непосредственного интереса. Государь по этому поводу два раза лично беседовал со Швейницем, который выражался в том же смысле. Князь Горчаков теперь убедился в том, что мы не можем рассчитывать ни на одного союзника.

Братиану соглашается ныне же подписать военную конвенцию, но торгуется: просит материальной помощи для Румынии деньгами, орудиями, лошадьми, торпедо и т. д.

8 января. Суббота. Вчера получено было из Константинополя известие, что собранный Митхад-пашой большой совет из двухсот членов единогласно решил отвергнуть требования европейских держав, а сегодня утром происходило последнее собрание конференции. В вечерней телеграмме генерал-адъютанта Игнатьева сказано: «Конференция, предложенная нами, расстраивается. Солсбери, Вертер и я уезжаем в понедельник, другие выедут в течение недели. Условлено дать идентичные инструкции советникам, предписав им не заниматься политикой. Турок отошлют, если они станут делать новые предложения кабинетам».

13 января. Четверг. Несколько дней не имел возможности открыть свой дневник по множеству дел. Почти ежедневные совещания у государя продолжаются. До сих пор Игнатьев не мог выехать из Константинополя по причине бури; лорд Солсбери первый перешел на пароход и сразу же отплыл в Афины; прочие послы намеревались выехать в течение недели. В последних совещаниях у государя не раз затрагивался вопрос о дальнейшем плане наших действий; канцлер продолжает говорить и вести переписку в смысле прежней ultra-мирной политики: ему хочется во что бы ни стало держаться заодно с Европой. Но примечательно, что теперь и сам государь начал склоняться к той же цели. Сегодня я даже вынужден был задать вопрос: будем ли мы, вместе с остальной Европой, спокойно ожидать приведения в исполнение пресловутых турецких реформ и неопределенное время держать наши армии на военном положении? Будем ли разделять с остальной Европой самоуничижение, с которым она намерена перенести турецкую «оплеуху»? Из полученных ответов я только удостоверился в полном отсутствии общего плана действий в нашей внешней политике. Напрасно было бы с моей стороны настаивать на разъяснении моих сомнений, тем более что не было времени на серьезное обсуждение, а между тем мне предстояло изложить свои замечания на присланный Новиковым проект политической конвенции с Австро-Венгрией.

В конвенции этой (как в дополнении к военной конвенции) только сформулированы более четко те самые условия, которые были постановлены на Рейхенбергском свидании. Я принес карту и справки, чтобы выказать цинизм Австрии, которая, предоставляя России вести войну и оставаясь спокойной зрительницей, выговаривает себе львиную долю – всю Боснию и Герцеговину, то есть страну с населением в 1 400 000 человек, тогда как нам предоставляет возвратить узкую полосу земли в низовьях Прута и Дуная с населением едва в 200 тысяч и в дополнение к тому эквивалент на азиатской границе!