Дневник. 1873–1882. Том 1

Князь Горчаков, по обыкновению своему, вспыхнул, горячился, как будто я хотел уничтожить весь его проект; но после совещания, едва возвратившись домой, получил я от него цидулу[111] с просьбой сообщить мои замечания на австрийский проект.

Сегодня я обедал у их величеств. Перед обедом императрица заговорила об утреннем совещании, содержание которого, очевидно, было уже ей известно. Государыня[112] с сожалением отзывалась о старческой слабости нашего канцлера, с которым она уже избегает входить в разговоры. Это не мешает, однако же, старику почти после каждого совещания у государя заходить к императрице.

18 января. Вторник. В последние дни не было никаких важных известий. Игнатьев, не имея возможности отправиться в Одессу и тяготясь продолжительной стоянкой перед Константинополем, решил отплыть на юг, к Архипелагу; но будет ли продолжать путь на Триест или возвратится опять через Босфор в Черное море – еще неизвестно. Между тем турки ведут свои дела очень ловко; они показывают перед Европой вид полной кротости и миролюбия и предложили Сербии и Черногории заключить сепаратный мир, о чем и начались уже переговоры. Наш канцлер решается на днях отправить один из заранее приготовленных циркуляров, о которых я уже прежде упоминал. В нем ставится вопрос кабинетам: как намерены они далее действовать после полученного нахального отказа турок на требования конференции? Можно наверное предсказать, что в ответ на этот циркуляр все кабинеты, со своей стороны, тоже предложат вопрос, а что намерена делать сама Россия, более всех заинтересованная в восточном вопросе. Что тогда будем отвечать?

Государь всё более и более делается склонным к уступчивости, к мирной развязке. Полагаю, что этому настроению отчасти содействовало зародившееся в его уме в последнее время недоверие к политике Германии. Разговоры Бисмарка с Убри и запросы, делаемые по телеграфу Швейницу, поколебали наконец и в государе прежнюю неограниченную веру в искреннюю дружбу и верность союзника. Сам государь уже говорит, что ни на одного из союзников полагаться нельзя. Давно ли подобную мысль никто не смел высказать перед ним?..

Сегодня после своего доклада присутствовал я при докладе канцлера, и речь шла о странном положении, принимаемом берлинским правительством относительно России. Невольно мне вспоминались недавние еще совещания наши в Ливадии, когда мрачные мои опасения касательно образования такой же коалиции, какая была в Крымскую войну, принимались и канцлером, и самим государем за несбыточные предположения. Сколько раз слышал я от князя Горчакова, что ныне нет ничего похожего на ту эпоху; а тройственный союз императоров является незыблемым основанием нашей политики и обеспечением мира во всей Европе!.. Сегодня государь сам повторил замечание, сделанное, кажется, графом Шуваловым в одной из последних его депеш: странно, что на бывших конференциях в Константинополе противодействовали нам те именно, кого мы считали своими союзниками, тогда как помогали нам те, на содействие кого менее всего могли мы рассчитывать.

25 января. Вторник. Ровно неделю не заглядывал я в свой дневник. Не было ничего замечательного ни в ходе политики, ни в петербургской общественной жизни. Вчера на балу у наследника в Аничковом дворце главным предметом разговоров было полученное известие о новом перевороте в Константинополе: Митхад-паша свергнут под предлогом будто бы заговора его против султана; преемником его назначен Эдхем-паша, тот самый, который был турецким посланником в Берлине и вызван оттуда для участия в конференциях. Никто не знал еще о подробностях и поводах этого неожиданного кризиса.

Сегодня утром, после моего доклада, состоялось обычное дипломатическое совещание; разумеется, старались разъяснить, какое значение может иметь переворот и какое влияние произведет он на ход восточного вопроса. Настроение нашего канцлера и самого государя делается с каждым днем миролюбивее; в публике также свыкаются с мыслью, что войны не будет. В этом смысле говорил со мной и Нигра, итальянский посол, с которым вчера на балу случилось мне иметь довольно любопытный разговор. Он доказывал, что Россия не имеет необходимости вести войну: хотя никто не помешает ей в случае войны с Турцией, однако же для самой России не предвидится никакой цели или выгоды даже от самой удачной кампании. Однако же Нигра должен был сознаться, что нужен какой-нибудь особенно счастливый выход из того положения, в которое мы поставили себя, мобилизовав армию и приняв грозный вид при самом открытии конференций. Нельзя же теперь, после нахального отказа Порты, вдруг, без всякого удовлетворения с ее стороны, разоружиться и замолчать…

Сегодня обедал я в Зимнем дворце. Во время всего обеда императрица вела разговор о женских врачебных курсах, учрежденных первоначально при Медико-хирургической академии, а теперь перемещенных в Николаевский военный госпиталь. Кроме меня, были приглашены Баранов, граф Адлерберг, Тотлебен и Крыжановский.