Дневник. 1873–1882. Том 1

2 февраля. Среда. Пользуясь свободным утром, я поехал к Игнатьеву, но, к сожалению, не застал его дома. Возвратившись к себе, я узнал, что он также был у меня в мое отсутствие. Получив приглашение к обеду у их величеств, я догадался, что встречусь там с Игнатьевым, в чем и не ошибся. Кроме него и меня, приглашен был еще генерал Альбединский. Само собою разумеется, что Игнатьев faisait les frais de la conversation[114]; он описывал разные эпизоды из заседаний, впрочем, большей частью уже известные. Из моих с ним разговоров а parte заметно, что ему хотелось бы теперь вести лично переговоры в Берлине, Лондоне и Париже. Может быть, действительно было бы ведено им успешнее, чем ведется на бумаге нашим престарелым канцлером.

3 февраля. Четверг. Сегодня присутствовал на балу в Зимнем дворце (в концертном зале). Внимание публики более всего было обращено на дона Карлоса и Игнатьева. Последний, передавая мне свои разговоры с канцлером, насмехался над ним и его выходками против меня.

6 февраля. Суббота. После моего доклада государь при мне же принял князя Горчакова. По мнению государя, последние известия неутешительны; по всему видно, что Англия хочет опять затянуть дело. Наш канцлер со своей стороны, желая la paix à tout prix[115], старается отнять у государя всякую надежду на союзников и при всяком случае предостерегает от предательских замыслов не только венского правительства, но и берлинского. Князь очень настаивал, чтобы государь потребовал у министров письменного изложения мнений о настоящем положении дел и предстоящем нам образе действий, особенно же от министров финансов и военного. Он говорил, что в его лета слишком тяжело одному нести ответственность в столь серьезный момент; и в то же время требовал, чтобы я предъявил сведения о положении наших военных сил и расходах – как уже произведенных по случаю мобилизации, так и предстоящих в случае войны. Я ответил, что сведения эти не затрудняюсь ему доставить хоть сейчас.

Государь не придал особенного значения заявлению канцлера и сказал, что желает в будущий вторник выслушать словесные наши объяснения, предполагая пригласить к совещанию и генерала Игнатьева.

Постараюсь ко вторнику приготовить две записки: одну – в виде справки для наших дипломатов, которые позволяют себе порочить наши военные силы, не имея о них ни малейшего сведения и не понимая вовсе существа дела; другую – собственно мое мнение о настоящем политическом положении нашем и плане действий. Редактирование этих записок поручил генерал-лейтенанту Обручеву и полковнику Лобко.

8 февраля. Вторник. Вчера и сегодня заезжал в Академию Генерального штаба и присутствовал на испытании оканчивающих курс офицеров. Испытания эти состоят в решении стратегической задачи, которую каждый офицер должен устно объяснить; затем следует выслушать критические замечания профессоров.

Обручев и Лобко быстро исполнили порученную им работу; обе записки готовы были уже вчера утром, а сегодня при своем докладе я предупредил государя, что к назначенному сегодня же совещанию приготовлены, согласно с желанием канцлера, две записки. Всё вышло очень кстати. Уже вчера Игнатьев, приехав ко мне, чтобы выведать мой взгляд, сказал, что князь Горчаков приготовил свою записку к нынешнему совещанию. Сколько известно Игнатьеву, канцлер, желая lla paix à tout prix, клонит к демобилизации войск, по возможности безотлагательной, в чем поддерживает его сильно Рейтерн. Игнатьев высказывался, напротив, в том же смысле, в каком изложена моя записка: что демобилизовать армию невозможно, не достигнув никакой, хотя бы для вида, уступки со стороны Турции и торжественного с ее стороны выражения желания примириться с Россией.

Совещание было назначено на час и выходило из ряда обыкновенных наших совещаний: присутствовали, кроме всегдашних лиц, еще великий князь Константин Николаевич, министр финансов и Игнатьев. Перед заседанием великий князь Константин Николаевич начал было меня убеждать в необходимости во что бы ни стало устранить войну, а в начале совещания и князь Горчаков, и сам государь заговорили в том же смысле. Однако же государь пожелал, чтобы я прочел свою записку о военных наших силах – преимущественно в назидание канцлеру. Выслушав мое чтение, князь Горчаков, явно озадаченный приведенными в записке громадными цифрами наших сил, сознался, что не знал, в каком размере мы уже развернули их. Он попробовал обратить и эту справку в пользу своего тезиса, сказав, что при таких грозных силах нам нечего опасаться, а уступка с нашей стороны может быть приписана нашей слабости.