Дневник. 1873–1882. Том 1

13 июня. Понедельник. Вчера и ночью получено несколько телеграмм с разных пунктов Дуная. Турки, по-видимому, очистили весь правый берег нижнего Дуная; генерал Циммерман уже занимает Тульчу, Исакчу, посылает отряды к Бабадагу и намеревается вводить управление в Бабадагской области. На среднем Дунае предпринято нашими моряками несколько новых попыток против турецких пароходов; но теперь эти смелые предприятия как-то не удаются: мины не действуют; несколько офицеров и художник Верещагин ранены.

Сегодня утром было довольно хлопот и суеты: следовало телеграфировать Циммерману и великому князю главнокомандующему, в то же время разбирать и докладывать государю бумаги, привезенные срочным курьером из Петербурга, а в промежутках – смотр проходившей колонны 13-го корпуса и приезд дона Карлоса, который, впрочем, должен сейчас же уехать обратно в Бухарест.

Мы выезжаем сегодня же в 4 часа дня через Бухарест в Слатину, где ночью пересаживаемся в экипажи для дальнейшей поездки к Дунаю.

15 июня. Среда. Драча. Около полуночи 14-го доехали по железной дороге до Слатины и здесь простояли почти до 3½ часов утра в ожидании прибытия экипажей, перекладки вещей и разборки полученной от князя Горчакова из Бухареста шифрованной телеграммы. Канцлер выехал из Плоешти в одном поезде с государем, но вагон его отцепили на последней станции перед Бухарестом, где канцлер и должен остаться. С государем поехал из дипломатов один Амбургер, который и разобрал телеграмму; она оказалась довольно важной. Новиков сообщает, что венское правительство, не считая себя вправе ныне вмешаться в борьбу между Черногорией и Турцией, объявит, однако же, что в случае, если турки будут угрожать независимости Черногории или позволят себе жестокости с населением края, Австро-Венгрия сочтет своим долгом действовать не только дипломатически, но и оружием. Вместе с тем, по донесению Новикова, Венский кабинет в ответ на английскую ноту советовал Лондонскому кабинету признать удовлетворительными заявленные графом Шуваловым условия, на которых Россия согласилась бы заключить мир с Турцией, не исключая даже и предложения нашего о срытии крепостей между Дунаем и Балканами.

От Слатины помчались мы в десяти экипажах по дороге, ведущей вдоль левого берега Алуты[126] к Турну и Никополю. Не доезжая до этих пунктов, повернули влево, к высокому кургану, с которого открывается обширный вид на всю долину Дуная от устья Алуты до Систова и далее. На этом-то протяжении должен совершиться переход через Дунай.

На кургане была уже заранее разбита государева палатка; здесь встретил государя великий князь Николай Николаевич со своим штабом и присланной заранее частью императорского Конвоя. С высоты этого кургана государь мог видеть действия наших батарей, устроенных от устья Алуты до Фламунды и еще накануне открывших сильный огонь против Никополя и турецких батарей, под огнем которых должны проходить наши понтоны, суда, паромы и мостовые материалы, приготовленные на реке Алуте. Часть понтонов уже прошла в ночь на 14-е, несмотря на присутствие двух неприятельских канонерок у Никополя. В то же время производились маневры в Ольтенице, где несколько уже дней делали вид, что готовятся к переправе.

Пробыв на кургане часа три или более, государь и вся свита продолжали путь к селению Драча. Здесь в простеньком доме приготовили помещение для государя; для нас уже разбиты палатки; обед был готов в обыкновенное время; вся обстановка более напоминала красносельские маневры, чем настоящую войну. Сам государь, окруженный почти всей своей семьей, сделал то же замечание. Однако ж в душе он не был так спокоен, как на маневрах: большую часть ночи не спал от волнения в ожидании решительных действий на следующее утро.

Сегодня поднялись мы ранее 5 часов; государь потребовал меня к себе; пришел и сам главнокомандующий. Государь сознался в тревожном состоянии духа и сказал, что несколько раз уже случалось ему накануне важных событий видеть во сне отца своего; он видел такой сон в ночь на 12 апреля, то есть перед объявлением войны, и тот же сон видел опять этой ночью: покойный отец, император Николай, нежно прижимал к груди своего сына и благословлял его. Государь прослезился и был так растроган, что мы вышли из комнаты, чтобы дать ему успокоиться.

Вслед за тем мы все опять помчались в экипажах на вчерашний курган, хотя знали, что уже прошлой ночью должна была начаться настоящая переправа в другом пункте – от Зимницы к Систову. План этот держался в такой тайне, что даже никто из свиты не подозревал о нем. Маневры, производимые в разных пунктах, в особенности у Никополя и Ольтеницы, по-видимому, обманули и турок. Лишь только прибыли мы на курган, там же, в карете полевого телеграфа, прочли телеграмму: генерал-майор Драгомиров с большей частью 14-й дивизии уже переправился на судах и после небольшой перестрелки занял высоты правого берега Дуная, к востоку от Систова.