Читаем Дневник, 1892 г. полностью

Еще помню: 2) Я стал торопиться молиться, сделал из этого такую привычку, что стал говорить себе: надо поскорее помолиться, чтобы потом пить кофе и разговаривать с NN. Поспешить отделаться от Бога, чтоб заняться Иван Иванычем! Если молитва не есть важнейшее в мире дело, такое, после к[оторого] всё хуже, всё ничто, после к[оторого] ничего нет, то это не молитва, а повторение слов.

Еще думал: 3) единственное объяснение религиозных нелепых учений, как искупление, Троица, таинство, иерархия и т. п., это то, что это религия не для своего внутреннего употребления. В роде того, как если бы человек, питающийся яблоками или хлебом, увидал бы у другого картонные, или дом без входных дверей. Что это? Зачем ему это? Он не понял бы до тех пор, пока не понял бы, что это для вида, для других. Больше не помню. Теперь 12 ч[асов] н[очи]. Иду спать.

4 Ф. 92. Бегичевка. Е. б. ж.

Сегодня 5 Ф. 92. Бегичевка. Только что встал. В постели думал: От сна пробуждаешься в то, что мы называем жизнью, в то, что предшествовало и следует за сном. Но и эта жизнь не есть ли сон? А от нее смертью не пробуждаемся ли в то, что мы называем будущей жизнью, в то, что предшествовало и следует за сновидением этой жизни?

В сновидении, во сне, мы живем теми впечатлениями, теми чувствами, которые даны нам предшествующей жизнью, той самой, в которую мы возвращаемся, просыпаясь. Также и в том, что мы называем настоящей жизнью, мы живем теми данными и той кармой, к[оторую] мы вынесли из предшествующей жизни, той самой, в к[оторую] мы возвращаемся.

Как сон настоящий есть период, во время к[оторого] мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, в к[оторую] мы возвращаемся с пробуждением, так и эта жизнь есть период, в к[отором] мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, из к[оторой] мы вышли и в к[оторую] возвращаемся. —

1 Бывает во сне кошмар, от к[оторого] мы пробуждаемся особен[ным] усилием воли. Не то ли и отчаяние, от к[оторого] спасаются самоубийством? Но и вся предшествующая этой жизни жизнь и последующая, в к[оторую] мы переходим смертью, с своим серединным сновидением того, что мы теперь называем жизнью, не есть ли в свою очередь только одно сновидение, точно так же предшествуемое другой, еще более реальной жизнью, в к[оторую] мы и возвращаемся? И так далее, до последней степени бесконечной реальности жизни Бога?

Сегодня 24 Февраля. Бегичевка. 1892. Нынче Таня уехала нездоровая в Москву. И нынче же уехали сбиравшиеся воскресные: Гастев, Алех[ин], Новос[елов], Страхов, Поша с ними. И приехал Тулинов. Богоявлен[ский] очень болен. Был Репин, уехал нынче. Я два дня сряду ездил в Рожню и не мог доехать. Мы ездили на маслянице в Богородицк, и я был у Сережи. Очень хорошо. Здесь работы много и тяжести. Что дальше жить, то мне труднее. Но труд этот не может не быть, и я не могу расстаться с ним.

25 Ф. 92. Бегичевка. Е. б. ж.

Нынче 29 Ф. 92. Беги[чевка]. Была страшная мятель все эти дни. Вчера ездил опять в Рожню, опять не доехал. Был в Колодез[ях] и Катараеве, о дровах и приютах. Приехали к нам 1) Бобр[инский], 2) швед Стадлин, 3) Высоц[кий] и 4 темных. Мне тяжело от них. Я очень устал. — Днем было нехорошо. Теперь лучше, — совсем хорошо. Всё пишу и не могу кончить. Третьего дня было поразительное: Выхожу утром с горшком на крыльцо, большой, здоровый, легкий мужик, лет под 50, с 12-летним мальчиком, с красивыми, вьющимися, отворачивающимися кончиками русых волос. «Откуда?» Из Затворного. Это село, в к[отором] крестьяне живут профессией нищенства. Что ты? Как всегда, скучное: — К вашей милости. — Что? — Да не дайте помереть голодной смертью. Всё проели. — Ты побираешься? — Да, довелось.2 Всё проели, куска хлеба нет. Не ели два дня. — Мне тяжело. Всё знакомые слова и всё заученные. Сейчас. И иду, чтобы вынести пятак и отделаться. Мужик продолжает говорить, описывая свое положение. Ни топки, ни хлеба. Ходили по миру, не подают. На дворе мятель, холод. Иду, чтоб отделаться. Оглядываюсь на мальчика. Прекрасные глаза полны слез, и из одного уже стекают светлые, крупные слезы.

Да, огрубеваешь от этого проклятого начальства и денег.

1 Марта 92. Бегич[евка] Е. б. ж.

[3 апреля. Москва.] Нынче 3 Апреля. Больше месяца не писал. Я в Москве. Приехали сюда, кажется, 14-го. Всё время стараюсь кончить 8-ую главу и всё дальше от конца. Отношение к своему занятию проводника пожертвований — страшно противно мне. Хочется написать всю перечувствованную правду, как перед Богом.

Событий особенных — никаких. На душе — зла мало, любви к людям больше. Главное — чувствую радостный переворот — жизни своей личной не почти, а совсем нет. Есть похоть — ненавидимая мною и обладающая иногда мною, а нет жизни своей, к[отор]ую бы я любил. Это хороший признак старости. От всей души говорю: да будет не моя, но твоя [воля], и не то, что я, а что ты хочешь, и не так, как [я], а так, как ты хочешь. —

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой, Лев. Дневники

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии