Дневник, 1893–1909

Министр государственных имуществ возражал, что если из двухмиллионного кредита откладывается ежегодно около 400 тысяч, то этим нисколько не нарушаются интересы лиц, на государственной службе состоящих, потому что он, Островский, всегда старается удовлетворить ходатайства прочих министров, отказы же бывают последствием подробной оценки каждого данного случая Вами самими, Государь. В противуположность такому заявлению в Совете замечено было, что двухмиллионный на аренды кредит существует еще со времени императора Николая, что с тех пор число чиновников почти утроилось [?], а между тем арендный кредит сократился; что все это не может не делаться известным служилому сословию, не может не отразиться на нем; что ввиду всего здесь высказанного было бы гораздо правильнее и проще отделить арендную [сумму] от суммы, расходуемой на известное [?] Вашему Величеству употребление.

Разумеется, никто не решился делать постановление, идущее сколько-нибудь в разлад с существом высочайший воли, упомянутой лицом, имеющим доступ к Вам, Государь; кредит был утвержден со скромной оговоркой, чтобы министры финансов, имуществ и государственный контролер изобрели в течение года внешнюю на расход этот форму в согласии с контрольными правилами.

Позвольте мне, Государь, исполняя тяжелый служебный долг свой донесения Вам об обстоятельствах щекотливых, но долженствующих быть известными Вам в надлежащем их виде, позвольте мне присовокупить свою мысль, приученную высказываться перед Вами с полной откровенностью.

Необходимо ли сохранять порядок, сложившийся исторически раздачи арендной суммы?

В давно прошедшее время раздавали арендные имения чиновникам, потом вследствие измененных историей обстоятельств земельные угодия заменялись денежными выдачами, заведывание коими осталось в прежнем ведомстве, но почему же один только из начальников отдельных управлений сделался оценщиком служебной деятельности подчиненных другим министрам лиц? Не имеет ли этот порядок большие неудобства: аренд в действительности никаких не существует, остались одни денежные награды. И почему же не уделить каждому ведомству пропорционально принадлежащую ему сумму с тем, чтобы каждый министр докладывал о своих подчиненных непосредственно Вашему Величеству?

Не было ли бы это[963] еще одно средство для Вас, Государь, узнавать о заслугах людей из прямого источника, не устранился ли бы тогда порядок обращающих благодарность награжденного к лицу, непризванному судить о трудах его, а горечь при неполучении награды к священной особе Вашей, Государь, долженствующей в глазах подданных Ваших быть по преимуществу источником благ и милостей.

Быть может, когда-нибудь или даже по поводу настоящего дела вопрос этот мог бы подвергнуться обсуждению какого-либо совещания.

Позвольте заверить Вас, Государь, что кого бы Вы в такое совещание ни назначили, всякий из слуг Ваших, имеющий мужество не обинуясь высказывать перед Вами правду, скажет приблизительно то, что я дерзаю писать Вам. Беда та, что вследствие неизмеримой высоты положения Вашего еще немногие знают, как легко говорить Вам правду.

Государственный секретарь Половцов

Запись из дневника

20 декабря[964]. Получаю от великого князя Владимира Александровича следующее письмо:

«Краснея, но вместе с тем преисполненный благодарности, возвращаю Вам, любезный Александр Александрович, мой затянувшийся [?] в долгий ящик долг. Тем не менее я продолжаю считать себя в долгу перед Вами. Если прилагательное „денежный“ Вам претит, то может быть другое, а именно: „сердечный“ не будет отвергнуто Вами.

Искренно Вас уважающий Владимир».

Немедленно отвечаю:

«Не знаю, почему Ваше Высочество могли иметь какой-либо повод краснеть. Людские отношения не измеряются аршинами [?] или рублями, а исключительно нравственным мерилом.

В этом случае предложение […][965] сделанное от чистого сердца и Вами принятое точно так же, ни с той, ни с другой стороны ни в чем нарушено не было и, несмотря на то, что около всего дела была нравственная грязь, она ни Вас, ни меня не коснулась.

Точно так же не признаю я, чтобы Вы были сколько-нибудь моим сердечным должником. Прилагательное принимаю с радостью, но существительное — нет. В делах, где двигателем сердце, нет места дебету и кредиту. В таких делах давать столь так же [?] отрадно, а может быть и более, чем получать.

Вы мне ничем не обязаны с первого дня моего с Вами сближения (двадцать два года тому назад). Я испытывал постоянно особенное удовольствие в том, чтобы высказывать Вам с безграничной искренностью все то, что считал справедливым и для Вас полезным. Не думаю, чтобы когда-либо личные побуждения руководили мной в сношениях с Вами. Я всегда делал так, как делаю сегодня, говорил, не задумываясь, […][966] перед

Вами то, что думал, то, что чувствовал. Богом данная Вам даровитая, отзывчивая натура невольно увлекала меня в сношениях с Вами гораздо более, чем с другими людьми.

Не мне, а Вам знать, что вышло из этих, по-видимому, в добром смысле человеческих отношений.