<…> увольнение от обязанностей военного министра или сойдет с ума.
После заседания великий князь Владимир Александрович заходит пить чай и долго болтает о современных пустяках с отличающими его умом и незнанием жизни.
20 мая.
Пятница. Спуск корабля «Память Азова». Чудесная погода, прелестная картина выставленных по Неве военных судов, а против места спуска множество украшенных флагами пароходов и лодок, наполненных публикой.22 мая.
Воскресенье. Простудившись на спуске, лежу в постели.23 мая.
Понедельник. Так как великий князь Михаил Николаевич уже переехал на дачу в Стрельну, то понедельничный завтрак происходит не у него, а у Гагариных, откуда отправляемся в Совет. Докладывается множество дел, из коих лишь одно — о реформе прибалтийской полиции — вызывается[960] прения. Товарищ министра внутренних дел Шебеко по приказанию графа Толстого настаивает на замене слова «вотчинная полиция» словом «местная полиция». Так как против этого восстают Пален и другие, то великий князь, во избежание разногласия, которое почитается несчастием, поручает статс-секретарю Железникову найти редакцию, то есть изложить постановление о полиции так, чтобы не было ни того, ни другого слова.Министр финансов Вышнеградский заявляет, что в новом законе о премиях за вывозимый[961]
Июнь
6 июня
<…> Savoir s’ennyer [?]. Je me suis permis de le dire egalement an Grand Due Alexis l’annee derniere pendant nos chasses aux environs de Paris, car on peut dire en plein aire bien plus que Гоп ne dirait dans des chambres b
В заключение, чувствуя, что я наговорил, быть может, слишком много тяжелых для ее непривычного уха суждений, я перевел разговор на цесаревича и воспользовался случаем высказать о близком ей члене ее семейства самые лестные отзывы, без тени лжи или подобострастия. Поблагодарив императрицу за ее снисходительное выслушивание моей болтовни, выхожу в приемную и ожидаю очереди, чтобы войти в кабинет Государя, где многоречивый Вышнеградский занимает хозяина своим еженедельным докладом.
У Государя:
'Я позволил себе сказать об этом великому князю Алексею в прошлом году во время нашей охоты около Парижа, поскольку на улице можно сказать гораздо больше, чем в комнатах
Я: «Именно. Вы помните последнее представление, имевшее целью забрать все суммы, скопившиеся от штрафов, налагаемых мировыми судьями, с тем, чтобы на эти суммы строить центральные тюрьмы, когда по закону эти деньги предназначаются для устройства мест заключения при мировых съездах. Постройка больших тюрем всегда обращает на строителей внимание и начальства, и публики, обещает награды и повышения; вот главные чиновничьи побуждения тюремного управления. Повторяю Вашему Величеству просьбу внимательно прочитать разногласие по этому делу».
В заключение я попросил у Государя разрешения приехать несколько позже, чем срок моего отпуска, который оканчивается 15 октября.
Уходя, я встретил в приемной миниаютирного [?] дома в Александрии гофмаршала князя Владимира Оболенского, который стал убедительно уговаривать меня употребить все мое влияние на великого князя Владимира Александровича с тем, чтобы он по возможности умерил характер пышности и торжества, с коим собирается путешествовать, возбуждая против себя население, которое по этому случаю подвергается поборам, долженствующим покрывать расходы пиршеств, вменяемых в заслугу губернаторам, городским главам и другим предприимчивым личностям, обращающим все это на пользу своего самолюбия, если не больше.