Дневник, 1893–1909

На следующее утро ко мне приехал другой брат Оболенский — Платон, гофмейстер великого князя — с той же просьбой, утверждая, что весь подымаемый при путешествиях великого князя шум исходит от его начальника штаба Бобрикова, который ищет в этом случае отличиться и прежде всего выставить самого себя. Бобриков отлично ведет свою военную часть, но за тем он хлыщ в душе, без всяких правил честности или порядочности.

Отрывок черновика записки Александру III об устройстве музея для рабочих

<…> тому как помещена. Коллекция Базилевского не принесет пользу народу. Если бы Вам, Государь, угодно было приобрести Штицеровские [?] вещи, то крайне желательно было бы устроить музей для русского рабочего.

До меня доходил слух, что есть предположение устроить музей русской школы живописи в доме, занимаемом ныне министром государственных имуществ. Позвольте мне сказать, что для помещения картин дом этот вовсе непригоден. Он весь на сводах, освещение сверху невозможно без большой ломки. Совсем иное было бы дело, если бы в этом доме поместить музей художественных предметов, кои по размерам своим нашли бы соответственное и притом безопасное помещение.

Само собой разумеется, что подобное приобретение и устройство такого музея было бы делом общегосударственным и никак не должно бы было быть отнесено на суммы Министерства Императорского двора.

Предметы, принадлежащие Эрмитажу, могли бы быть выставлены в таком музее без передачи права собственности на них.

Подобное устройство имело бы ту выгоду, что эти высокохудожественные образцы сделались бы доступными русскому рабочему, тогда как покуда они хранятся в залах императорского дворца, этого сделать нельзя.

От себя, что высказываемые здесь предположения не нашли бы никакого сочувствия в правительствующих сферах, что все это задумано[962].

Весьма вероятно, что сказанное здесь будет не по сердцу представителям высших правительственных сфер.

Без сомнения, слова мои не были бы одобрены большинством влиятельных моих современников, но и не к ним обращаю речь свою.

Еще раз извиняюсь перед Вашим Величеством за докучливость. Извиняюсь, но не каюсь, потому что буду слишком счастлив, если мне удастся хотя бы микроскопически содействовать к успеху одного из таких мероприятий, кои увековечивают памятных народу Государей, какими были Петр I, Екатерина II и, позвольте прибавить, будет Александр III.

Черновик письма императору Александру III о заседании Департамента экономии (6 декабря 1890 года)

Почитаю обязанностью довести до сведения Вашего Императорского Величества о некоторых подробностях вчерашнего заседания Департамента экономии, могущих подать повод к неверному их толкованию.

Слушалось в присутствии министра государственных имуществ дело о кредите на аренды служащих.

Товарищем государственного контролера был возбужден вопрос о том, что ассигнуемая по этой статье сумма расходуется с нарушением определительно существующих на этот предмет сметных правил, так как из ассигнованной по этой статье суммы 2 000 000 рублей расходуется лишь 1 600 000 рублей, остаток же не возвращается в казначейство, а остается в заведывании министра государственных имуществ, что резко противоречит коренному правилу о единстве государственной кассы.

Министр государственных имуществ заявил, что такой порядок установлен по высочайшей Вашего Величества воле, что он, статс-секретарь Островский, ввиду возбужденного контролем вопроса испрашивал указаний Вашего Величества и что Вам, Государь, угодно, чтобы установленный по сему предмету порядок оставался без изменения.

Председатель Абаза сказал, что, без сомнения, воля Вашего Величества священна и к какому бы предмету ни относилась, всегда будет исполнена в точности, но что если, несмотря на неоднократные высочайшие повеления о том, чтобы министры не входили к Государю императору с представлениями по вопросам, находящимся на рассмотрении Совета, министр государственных имуществ испросил специальное на сей предмет высочайшее повеление, то повеление сие должно быть объявлено в установленной на сие законной форме, а никак не в форме словесного от министра сообщения. Обращаясь к существу вопроса, Абаза находил справедливым замечание государственного контроля.