Читаем Дневник, 1893–1909 полностью

При всей точности и ясности этого законодательного определения, оно подверглось полному, намеренному забвению административной власти, а между тем оно хорошо известно крестьянам, которые, несомненно, припомнят его в 1910 году. Не осторожнее ли будет уже теперь идти навстречу этой вероятности и не стеснять, не опутывать ограничениями, а, напротив, облегчать установление полного права собственности? Не благоразумнее ли для правительства отселе взять на себя направление этого дела, чем ожидать случайного, и, пожалуй, бурного вмешательства толпы?

В чем же должно заключаться это направление? Прежде всего, в даровании действительной возможности перехода от общинного владения пахотными землями к участковому, а затем и от участкового к единоличному, в определении порядка и облегчении таких постепенных переходов сообразно назревшим потребностям той или другой местности. Прямым того последствием будет возникновение сельскохозяйственных единиц, имеющих при твердой, преемственно обеспечивающей семейство собственности возможность с осязательными для самих себя и целого государства последствиями трудиться и пожинать плоды трудов своих. Разумеется, при этом придется отказаться от господствующего теперь и в журналах, и в канцеляриях стремления к установлению социального и имущественного равенства между людьми, как бы неравны они ни были по способностям, трудолюбию, нравственным достоинствам, порокам, привычкам, взглядам и т д. Надо трезво и смело признать, что в иерархии труда и творимого им довольства, точно так же, как и в иерархии политической, всегда были и будут старшие и младшие. Надо забыть излюбленные теперь близорукие слова «кулак», «батрак». Надо помириться с мыслью, что разумный труженик неминуемо возьмет верх над негодяем-пьяницей, что неравенство положения этих и тому подобных типов составляет отнюдь не несчастье, а, напротив, счастливый закон преуспеяния человеческого, что презирать и насиловать этот закон и бесполезно, и опасно.

Ограбив существование отдельных семейств на наследственных в среде их земельных участках и определив при этом непременно минимум делимости участка, предстанет необходимость определить, в чьем именно лице владеет семья землей, кто именно землевладелец, в чем заключаются его права и обязанности, к кому и в каком порядке переходит после него земельная собственность. При этом опять придется отрешиться от обычного пугала «безземельности». Да, после смерти домохозяина-отца земельный его участок не развалится на клочки, негодные для обработки, нет, он будет всецело принадлежать одному из членов семейства, руководителю семейного труда, хранителю семейного благоденствия. Прочие члены семейства или сгруппируются около него, или выступят на другом поприще труда, который тщетно доселе призывают и неисчислимые подземные богатства России, и ее необозримые равнины, и начинающие бороться с чужеземными фабрики, и лишенный рабочей силы помещик, и само, взявши столь много в свои руки, правительство.

Правда, эти, получающие определенное место, а не будто бы уклоняющиеся, как ныне, от нормального порядка люди в глазах теоретических радетелей своих сохранят грустный эпитет «безземельных», но неужели безразборчивое закрепощение к какой бы то ни было земле всякого русского подданного должно составлять идеально-исключительную его особенность, какими бы уродливыми последствиями это закрепощение ни сопровождалось.

Вводя такой строй землевладения, давая возможность и простор прилагать к земле работу, долженствующую поднятием экономического положения страны награждать действительного труженика, усиливать его энергию, развивать его инициативу, правительство, по всей вероятности, найдет возможным прекратить те, к сожалению, часто повторяющиеся случаи огульной, иногда малоразборчивой помощи, которая ослабляет энергию, инициативу масс, привыкающих видеть в таких подачках исполнение правительством одной из главнейших его обязанностей.

А между тем укоренение такого ложного в народе взгляда далеко не желательно.

Всякий человек склонен верить тому, чего желает, крестьянин по природе склонен желать даровой земли, дарового хлеба, искусственного заработка, забвения податных недоимок и т. п. Но приучать его к периодическому правительственному осуществлению таких желаний — значит развращать его понятия о необходимости самостоятельно трудиться, готовить почву учениям социалистов, утверждающих, что потребности людей должны удовлетворяться установленной на то властью, без отношений к результатам понесенного ими труда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии