Дневник (1918-1919)

— Но вы же, — говорю, — самостийник, а мы считаем, что еще не время поднимать этот вопрос в газете, потому что это переполошит московское и наше обрусевшее общество, и оно нас раздавит, потому что с ним борьба тяжелее, чем с царским правительством.

На это он ответил, что сам хорошо понимает, что еще не время говорить о независимости Украинской державы, потому что массы народные еще несознательные, но надо их просвещать, а потому ему и важна газета, без которой теперь нельзя обойтись.

На собрании Общ-ва содействия было единогласно решено взяться за издание газеты, но наличных денег у Общ-ва не было, поэтому было решено заложить в банке те 300 тысяч процентных бумаг, которые ему передала жена В.Симиренко после его смерти^{47}, и купить типографию, а если не хватит денег, то привлечь к изданию еще пайщиков. Я рассказал о предложении Михновского, но большинством голосов против моего и Ефремова предложение Михновского было отвергнуто и было решено определить паи в 5 тысяч руб., тогда один пай возьмет ТУПовская организация, один пай возьмет издательство «Час»^{48}, как сказал М.Синицкий; я тоже сказал, что возьму один пай, после сбора урожая. Больше никто из присутствующих не отозвался, а когда глаза всех обратились к Леонтовичу и к Грушевскому, то Леонтович откровенно высказался, что не решается теперь ослаблять себя материально, потому что уверен, что Учредительное собрание отберет у помещиков землю. А Грушевский сказал, что у него нет денег; у меня не хватило смелости сказать ему, что он ведь раздумал покупать имение, значит, деньги остались свободны.

Когда встал вопрос о названии газеты, все высказались за то, чтобы она имела связь с «Радой» и остановились на названии «Нова Рада»^{49}, но Грушевскому, видимо, очень этого не хотелось, и он стал доказывать, что «Рада» не пользовалась никакой популярностью. На это я громко прочитал открытку, которую получил накануне от сына^{50} из Петрограда, в которой он писал: «Только что вернулся с митинга, на котором было около 1500 гвардейцев-украинцев; впечатление колоссальное, теперь только я убедился в том, какое огромное значение имела «Рада», надо сейчас, как можно скорее, возобновить ее». А он же, говорю, всегда иронически относился к «буржуазной» «Раде».

После этого М.Грушевский умолк.

А.Никовский согласился взять на себя редактирование и труд по организации издания газеты. Это сняло камень, лежавший на моей душе, и теперь я со спокойной совестью мог выехать на Херсонщину в свое имение Перешоры, куда ежедневно письмами и телеграммами вызывал меня управляющий. Он непременно должен был уехать домой на Екатеринославщину, а тут земство требовало сдачи хлеба, а агент Министерства земледелия вызвал меня по вопросу найма земли для выпаса скота для армии. Я все откладывал свой отъезд из Киева, пока не обустроится газета, так как все считали, что это должен сделать бывший издатель, и я сам видел, что без газеты совершенно нельзя обойтись.

Накануне отъезда пошел я на губернский кооперативный съезд^{51}, который проходил в Педагогическом музее. Все места огромной аудитории, снизу до потолка, были заняты народом; в партере сидели кооператоры, а весь амфитеатр был набит интеллигентной киевской публикой. Выступавшие говорили не на кооперативные темы, а о том, что наступил день воскресения Украины, что надо везде на все правительственные должности выбирать только украинцев, что надо заводить украинский язык в школах, основывать свои гимназии и т.д. Михновский в горячей речи призвал к организации украинской армии и предлагал сейчас же учредить охочекомонный полк^{52} и прочитал список старшин, изъявивших желание вступить в ряды этого полка; это вызвало гром аплодисментов, хотя наши соц. –демократы^{53}, придерживаясь своей программы, тогда, в начале революции, решительно выступали против организации украинской армии. А когда размещенный среди публики студенческий хор спел «Ще не вмерла Украина», то всех охватил невиданный мной в жизни энтузиазм: все целовались, некоторые плакали от радости. Я так разволновался, что не мог сдержать громкого рыдания и благословлял судьбу, что мне довелось дожить до такого счастливого дня; я радовался в душе, что с молодых своих лет избрал верное направление и шел, хорошо или плохо, но верной дорогой и перед смертью не скажу, как говорил покойный Лесевич^{54}, русский философ, родом украинец:

— Как тяжело умирать, когда только перед смертью увидел, что всю свою жизнь шел не по той дороге, по которой нужно было идти.

Он только перед смертью стал свидомым украинцем.

После этой манифестации очень мне хотелось остаться в Киеве, чтобы побывать еще на торжественной уличной манифестации, которую Центральная Рада объявила на 19 марта^{55}, но у меня уже был билет на 17-е, который я с большим трудом добыл, да и земству и агенту министерства я назначил день своего приезда, так что уже нельзя было откладывать поездку.