Дневник 1939-1945

Я также скучаю подле Белукии, которой тоже скучно подле меня, к тому же у нее сейчас роман в Эвиане не знаю с кем. Тем лучше для нее, если ей это приносит наслаждение. Вот уж для кого наступление старости будет мучительным.

Сейчас я пишу роман "Соломенные псы", который будет не так хорош, как "Всадник". Какое идиотство: писать роман, когда только что написал другой роман. Но это превращается в манию. К тому же мне хотелось плюнуть на мужчин, но плюнуть прямо, а не косвенно, как это сделано во "Всаднике".

Перечитал "Esse Ното" и "По ту сторону добра и зла"; это мой герой. Человек еще никогда не был так откровенно велик и так откровенно ничтожен, как в "Esse Ното". Блаженны безумцы или те, кто ими станут: Гельдерлин, Нерваль, Бодлер, Ницше <...>,* Байрон и Рембо. Никогда не читал Байрона: можно ли это читать? Или в этом только его жизнь, или его позиция, поскольку это литератор! Почему я не стал безумным великим хуждожником! Хотел бы написать "Людовика Святого" о человеке, который возвышает и превосходит Францию - Дон Жуан в монастыре, бессильный, но продолжающий соблазнять. Я помираю со скуки. А тут еще этот Гитлер, которому нехватает

Неразборчиво написанное имя.

смелости стать большевиком, вместо того чтобы медленно подыхать по милости миллиардеров и жидов.

Евреи довели меня. Можно подумать, что моя первая женушка специально села в тюрьму, для того чтобы я ее оттуда вызволил. Я струсил до того, что стал оплакивать ее судьбу и добиваться ее освобождения.1 Но для меня это не красивый жест. Она даже не знает, что я ее считаю совершенно невыносимой. У нее мещанские манеры, с претензией на ученость, а самое главное - ни на грош артистизма. Что-то вроде выпускника Эколь Нормаль, неуклюжего и без чувства юмора, без всякого чувства юмора. Да и вообще я не встречал женщин с чувством юмора. Все женщины смертельно скучны, особенно когда они фривольны.

26 июля

Бомбардировка Рима несколько дней назад напомнила мне об одном американском журналисте, которого я встретил на дороге у испанской границы и провез к Франко. Он представлял одну христианско-сциентистскую газету Среднего Запада и был настоящим варваром, этакое смешение гнилого европейца с новообращенным примитивистом. Он ненавидел фашизм и кричал мне: "Мы будем бомбить Рим! Это столица фашизма!" Видимо, он хотел сказать папства, а не фашизма, но он слегка путал эти два понятия. Американские туристы все одинаковы, они путешествуют с путеводителем Бедекера, Библией или на бомбардировщике.

Бедная, агонизирующая Европа, настал твой час! Слабость Германии, не имеющей никакого политиче

1 В мае 1943 года Колетт Жерамек была арестована со своими Двумя детьми и заключена в тюрьму в Дранси. Дриё немедленно вмешался и добился ее освобождения.

ского воображения после 1940 года, как, впрочем, и во Франции, и в Англии. Каждый вечер, возвращаясь домой, я прохожу мимо немецких казарм у Дома Инвалидов. Звучат мрачные звуки горна, объявляется комендантский час. Этот горн говорит мне о конце Европы. Гитлеру не удалось гальванизировать это несуразное тело, он не смог победить американский кинематограф. А евреи - это мы сами с нашими гримасами, жертвы больших городов. Наконец-то "НРф" действительно умер. Бедный старый Полан, прижимающий к груди обломки французской литературы (сюрреалисты, евреи, профессора, которые считают себя такими же свободными, как Бодлер и Рембо).

Какой же это был маниакальный рефлекс, который заставил меня тащить за собой этого фантома, этот съежившийся ком бумаги.

Фантомом я стал сам, и поэтому пришло время умирать. Я сейчас как тот влюбленый, стоящий перед тридцатилетней девицей, которую я желал, когда ей было 18 лет; теперь она моя, и я не знаю, что с ней делать. Она вдова, и у нее есть маленькая дочь, а для меня ей по-прежнему 18 лет. Но мне-то сейчас 50, и я представляю, как бы она могла влюбиться в меня. Она почти что влюблена в меня..., но не совсем. Повсюду эта прерванная любовь. Волосы мои выпали, у меня появилось брюшко, несмотря на утреннюю гимнастику, а мои ласки слишком заумны и похожи на реминес-ценции.

Меня поражает сходство между Каббалой и Ведантой. Я говорил об этом с Одеберти, который понимает меня с полуслова, - неграмотный чудак, превращающий грамоту в абракадабру. Единственный действительно интересный человек, которого я встретил в журнале "НРФ". Какой удивительный провансалец! Теперь писателями становятся люди, окончившие начальную школу, но сама атмосфера Франции, пропитанная культурой, их электризует. Вот только этим парням из народа нечего сказать. Литература после

Херонеи. Похоже, старик Жид выступает по радио Алжира.

Каббала и Веданта: следовательно, для всех посвященных людей существует какой-то общий секрет, благодаря Богу я узнаю его еще до смерти. Это чудесный, но и разочаровывающий секрет.

27 июля.