Дневник 1939-1945

- Кольридж. Наконец-то я открываю его, а давно хотел это сделать. В моих занятиях оккультной традицией, он самый интересный англосакс, наряду с По. А также де Куинси, Мильтон. Не слишком продвинулся в Браунинге. Перевести некоторые стихотворения Кольриджа, а главное, некоторые фрагменты прозы, связанные со стихами.

"It is an awful thing to be eternally tempted by the perverted senses. The reason may resist - it does resist - for a long time; but too often, at length, it yields for a moment and the man is mad for ever. An act of the will is, in many instances, precedent to complete insanity".1

У меня всегда был соблазн поверить, что Нерваль, Ницше желали сойти с ума, чтобы еще глубже окунуться в ослепительный свет, что заливал их. Бодлер - другое дело, это соответствует тому, что Кол(ь-ридж) написал в начале этого текста.

21 октября

До чего поразительно думать, что я спал многие дни, что совершенно ничего не помню о своей жизни в течение недели. О, чудо ночи. Но то, что длится ночью и днем, вовсе не ночь.

А как прекрасна была моя кровать, залитая кровью, распустившаяся большими бурыми цветами. О, предчувствие. О, первый шаг на порог. Вернется ли снова это желание - с новой силой?

До какой степени перед ядом, перед железом я чувствовал себя полным силы, воли, жизни, которая больше, чем жизнь.

И вот сейчас я смотрю на все это взглядом человека, который возвращается и вновь уйдет. Им невдомек, какими глазами смотрит на них странник, что повернул назад от берегов островов Блаженных.

У Шекспира в сонетах, которые я перечитал и нашел, что красота их сродни и равна красоте стихотворений Бодлера, такое мощное ощущение смерти, что начинаешь убеждать себя, будто он знал и ему не было нужды в инициации, чтобы освоиться в потустороннем. Как Гете. Вот уж им-то не нужен был пароль так же, как Микеланджело, Леонардо. Теперь жить только с ними. Сравнить сонеты М(икеланджело) с сонетами Ш(експира).

1 ноября

Я живу в изгибе небольшой долины, которая выходит в долину Сены. Изрядно поредевшие леса покрывают склоны и все-таки в достаточной мере скрывают нашу обитель. По тропинке, что начинается за домом, я могу подняться на плато, которое простирается на запад до долины Шеврез. По скверным грязным дорогам могу гулять в лесах или выбраться на равнину. Тянется она до самого горизонта, и лишь кое-где стоят три-четыре массивные большие фермы да растут несколько яблонь. Мне нравится идти по ней широким шагом, когда дует ветер или сечет дождь. Дом совершенно сельский, полон книг и музыки. Сада нет, зато есть огород, в котором всегда хватает

О, смерть, я не забываю тебя. О жизнь, что стократ подлинней, чем жизнь. О, неисповедимое, что по ту сторону жизни, которая стократ подлинней, чем жизнь.

Не потустороннее, посюстороннее. Средоточие моего существа, которого я хочу достичь.

- Единственно возможная жизнь, которую может выдержать мистик - это жизнь полей. Там он в большей степени перед лицом природы, чем перед человеком, или же перед человеком с его примитивным уделом. В этих глубинных опорных точках поэзия обретает мощнейший порыв и может прийти к простейшему и точнейшему расчету.

Утром я чищу хлев. Выбрасывая навоз, я по-новому осознал, что мое обдуманное устремление к смерти питается всем самым живым, что существует во мне, - и что в этом проявляется могущественное бытие, которое, очищая свою сущность, жаждет превзойти ее.

работы. Можно было бы задержаться здесь и дождаться возврата того, что сокрылось после слишком внезапной попытки.

Читаю сплошь английские книги: Кольриджа, Шекспира. Не могу заставить себя взяться за Вордсвор-та: он кажется мне вялым, какЛамартин. Перечитываю комедии Шекспира и веселюсь: M(idsummer) N(ight) D(ream)1 - как найдено равновесие между естественным и искусственным.

2 ноября

С каждым днем я утрачиваю высокое преимущество той духовной сосредоточенности, которая могла обернуться в известный день смертью. Никогда мне уже не обрести того чудесного состояния, в каком я пребывал несколько последних месяцев перед попыткой самоубийства. Я, так мало сведущий в мистике, нашел довольно неплохой метод грубой аскезы.

3 ноября

Моя ситуация всегда была драматической, оттого что я неизменно заглядывал за пределы границ Франции. Даже в части пристрастий и манер я изрядно шокировал моих соотечественников тем, что к ним просачивалось из моего знания о других странах. Притом я довольно свободно судил о Франции с объективной точки зрения, и это казалось чуть ли не святотатством. Наконец мой национализм был всегда параллелен своего рода интернационализму: сперва ЛН,2 потом Европа - не русская и не англосаксонская.

Я всегда хотел сблизить и перемешать противоположные предметы: нация и Европа, социализм и аристократия, свобода мысли и власть, мистицизм и антиклерикализм.