Дневник (1964-1987)

Это как если бы я, говоря о художественной литературе, определил бы ее как нечто такое, в основе чего лежат небылицы. Суть дела не в этом, хотя это и правда.

Религия, как и искусство, есть отношение человека (или человечества) к миру, т. е. и религия, и искусство всегда предполагают субъекта и ту или иную взаимосвязь с объектом.

Наука, напротив, всячески стремится освободиться от всего субъективного.

Уже поэтому нельзя поверять утверждения искусства и религии, утверждениями науки.

Но между эстетическим отношением человека к миру и религиозным тоже есть разница, хотя в силу указанной общности, религии естественно говорить на языке искусства, а искусству проникаться религиозным содержанием.

Религиозное отношение к миру основывается, в конечном счете, на чувстве единства человека с миром, а это значит, что оно зависит и от природных условий, окружающих человека. Оно и начинается с простого чувства зависимости, даже порабощенности окружающей средой, но развивается до возвышенного восприятия своей причастности упорядоченному единству мира[24], своего слияния с устойчивым бесконечным основанием всех конечных вещей.

Но как само это чувство, так и его выражение не лежат в сфере абстрактных понятий. Чувство возникает от восприятия отдельных вещей, явлений и процессов и воплощается тоже в конечных образах и представлениях. История религий есть история развития этого чувства и его воплощения. Вот здесь-то и надо искать объяснение того, что антирелигиозное сознание осуждающе именует «фантастичностью».

Для того чтобы правильно истолковать природу этой «фантастичности», надо понять, что возникает она не по прихоти и не от стремления необузданного воображения к неправдоподобию, а, наоборот, в поисках возможно более полного и адекватного выражения бесконечного в конечном.

С одной стороны, ощущение безмерного величия и могущества мира, несоразмерность этой мощи человеку и вообще всему конечному, с другой — потребность воплощения этого ощущения, которое может быть (выражено) только через конечный, а часто еще и через чувственно доступный образ — вот, что порождает «фантастичность» и экспрессионизм так примитивно толкуемые атеизмом. Бесконечное содержание распирает конечную форму.

Это одно замечание.

Теперь второе. Выше я писал, что «религия, как и искусство, есть отношение человека к миру». Религиозный человек предпочел бы сказать, что религия — это отношение человека к Богу. Я это определение также принимаю, но по-моему не следует противопоставлять Бога — Миру и Мир — Богу. Противопоставление приводит к их взаимному ограничению, ибо, в этом случае, там, где начинается Мир — кончается Бог, и наоборот. У Канта есть такие слова: «…текст утверждает, что высшая сущность есть, а атеист — что высшей сущности нет …» (И. Кант. Соч. в 6 томах. Критика чистого разума. М., 1964, т. 3, стр. 618). Это, наверно, правильное разграничение. Но надо помнить, что долгое время дело обстояло так, как только что было сказано, а именно, что люди эту высшую сущность искали вне Мира, над Миром, изымали ее из Мира и противопоставляли ему.

Сейчас многое говорит о том, что это было только первым приближением к истине и мы, вероятно, сделаем к ней еще один шаг, если скажем, что высшая сущность есть, но что она принадлежит Миру, точнее, что сама сущность Мира и есть эта высшая сущность.

Заранее зная, что исчерпывающего определения дать ей невозможно[25], я хочу все же сделать попытку еще несколько пояснить свою мысль и, тем самым, отвести от себя подозрение в причастности к анимизму или пантеизму.

Высшая сущность Мира, которая и есть Бог, если рассматривать ее в религиозном аспекте, может быть понята как нечто такое, что отличает Мир в целом, Мир как целостность, от всех порождаемых им явлений, моментов, событий; эта целостность несводима к своим элементам, которые, вступая между собою в различные отношения, проявляют себя как материя, но сущность которых не в них самих и, следовательно, не в их материальности, а в том, моментом чего они являются, т. е. в целом, в законе этой целостности, в ее сверхпринципе[26], в том всеобщем инварианте, который есть правило и могущество Мира.

Высшую сущность, следовательно, можно понимать как истину вещей и явлений, как истину природы, которая (истина) была и будет целью научного познания, а в другом аспекте — предметом религиозного поклонения.

Но для того, чтобы стала возможным такая точка зрения, необходимо, чтобы сама верифицирующая наука достигла бы определенной зрелости; один из признаков этой зрелости я вижу в системном подходе к изучению природы и общества, а также в интеграции научного знания, в возникновении новых дисциплин на границах традиционных.