Дневник 1984-96 годов

Нина Виноградова была разносторонне одаренным профессионалом, необычайно эрудированным специалистом в вопросах искусства, тонким знатоком древнерусской живописи и архитектуры, искусствоведом и литературоведом, серьезно знавшим проблематику отечественного искусства и литературы XIX века и современности. Ее знания, беспрестанно пополнявшиеся каждодневным упорным трудом, подчас поражали ее друзей, слушателей, собеседников, так же как и тонкие анализы тех произведений искусства, которые приводились ею в качестве примеров на встречах со зрителями или друзьями-художниками. Нина Виноградова счастливо сочетала в себе знатока искусства и одаренного художника-графика, автора проникновенных русских пейзажей, живописца-колориста, специалиста по народному и театральному костюму, оставившего свой труд в ряде изданий, а также в осуществлении ряда постановок, таких как "Пиковая дама" и "Князь Игорь" в Берлинской Штаатс-опере, "Сказание о невидимом граде Китеже" в ГАБТ СССР.

Образ красивой, одухотворенной, высокоинтеллигентной Нины Виноградовой, щедро отдававшей душевное добро многим людям вместе с помощью, поддержкой и сочувствием, навсегда останется в памяти тех, кто имел счастье знать этого человека.

Московская организация Союза художников РСФСР выражает искреннее сочувствие народному художнику СССР, профессору Илье Сергеевичу Глазунову, семье и близким покойной в связи с постигшим их тяжким горем".

На выставке Глазунова я видел несколько ее портретов. Да и сам помню, как она без рассуждений, молчаливая и безответная полуслужанка, подавала в мастерской мужа бутерброды: черный хлеб с отдельной колбасой.

В Москве много говорили в свое время о ее самоубийстве: написала письма, наказала, как себя похоронить, надела на голову зимнюю шапку, чтобы не повредить лицо, и выбросилась из окна.

Господи, не дай Бог быть пророком!

6 августа, среда. Я ничего не могу поделать со своей жизнью, она течет помимо меня, по необязательным законам, против которых протестует душа. Я подчиняюсь чужим, ленивым желаниям и тасовке карт, которые мечет чужая рука. Вся предыдущая неделя ушла на подготовку выступления на пленуме Краснопресненского РК, посвященного перестройке. Я делал это с большим трудом и, как всегда, на пределе сил, жанр не мой — устное выступление. Но зрителей для этого изящного балета оказалось всего несколько, включая меня. Как же медленно, лениво и неохотно тащится эта перестройка! Речь идет о перестройке сознания, о новой психологии, о новом отношении к людям, к государству — том отношении, почти библейском — "брат брату", которое нам прививали в школе. А куда же деть старую, вработавшуюся в кости психологию?

Весь пленум напомнил скверно репетированный спектакль, плохой, трудный, со скверной режиссурой. Почему так мало за всем этим стремления переделать жизнь? Почему такая снисходительность к неискренним словам и обещаниям? Я уже, наверное, не увижу той замечательной, счастливой и гармоничной страны, о которой говорила нам в первом классе учительница-идеалистка Серафима Петровна.

Пьеса о В.И. продвигается толчками. Совершенно прав Моэм, что это особый вид литературы, близкий к журналистике; и для меня написание этой пьесы — какое-то медленное логическое свинчивание. Правда, есть любовь и романтическое отношение к герою, и в работе есть места, преодоление которых заставляет сердчишко биться, как при возникновении озарений в прозе.