Дневник, 2004 год

Несколько причин, по которым я стал писать дневник. Сегодня проза переживает очень сложный период: проза в чистом виде всем надоела. Мы уже заранее знаем, что все это вымысел. Мы открываем роман и говорим: «Это придумано, придумано, придумано… Этого не было». И автор начинает изворачиваться, чтобы этих «придумок» было как можно меньше. Он маскируется… И дневник в какой-то мере заполнил вакуум, который у меня возник, поскольку я не могу не писать. Во-вторых, я человек политически активный, и в дневнике я отвечал своим оппонентам. Вы спрашиваете о том, для кого я писал… Как опытный человек я могу вам сказать, что когда ты пишешь неискренне, то тебе лучше не писать вообще, поскольку в этом случае ты никому не нужен. Поэтому, для кого бы я ни писал, я стараюсь писать предельно честно. Я лишь оставляю кое-что «для расшифровки». Я, быть может, не говорю чего-то открытым текстом: хотите подумать, поразмышлять — поразмышляйте…Остальное завтра.

25 июля, воскресенье.

О «сюжетах» и «эпизодах» в дневниках. Очень часто свои сюжеты я строю «от противного». Я развиваю свой сюжет следующим образом: «то, что было со мной, но наоборот». Такой творческий метод. Так была написана пьеса «Сороковой день». В основе сюжета — имущественная склока в семье ветерана. Но она началась в моем воображении, потому что о той же ситуации в моем доме никто и помыслить бы не мог. А я подумал: «А если бы»… Если бы у меня был другой характер, если бы у моей сестры, у моей мачехи был другой характер…

Взгляд на себя и свою исключительность. Я не очень много думаю о своем внутреннем мире — он не очень интересен. Я не много размышляю о политике, потому что я в этой политике живу… Я — сторонний наблюдатель, старающийся внести в дневник все, что можно. Так, например, я люблю поесть, и знаю, что люди познаются через предметы, через еду. И рассказывая об этом, я исследую общество. Когда в самое тяжелое для страны время я описываю меню кремлевского банкета, это характеризует ситуацию гораздо лучше, чем что-либо еще. Надо лишь вдуматься, задать себе вопрос: «Почему это вдруг человек садится и начинает переписывать меню? Значит, что-то в его голове происходит…»

Ответ на очень коварный вопрос интервьюера: «Скажите, Вас прежде всего как писателя не беспокоит то, что интерес к Вашим дневникам обусловлен Вашим высоким общественным положением? «Червячок» не гложет?»

— Естественно, гложет… Впрочем, с другой стороны, с чего бы ему меня глодать? Не много было писателей, которые написали столько бестселлеров. Был ряд повестей в журнале «Юность», которые прочла вся страна. Во времена перестройки бестселлером стал роман «Имитатор». После этого была знаменитая повесть «Стоящая в дверях», которую так «обложила» «Литературная газета»… А к тому, что об этом много не пишут, я отношусь спокойно. Все, что я делаю в этой жизни, я связываю только с одним человеком — с читателем. Я никогда не был любимцем партий, правительств… Мой приятель, Юрий Поляков, придя редактором в «Литературную газету», попросил сотрудников провести следующее исследование: подсчитать, сколько раз за десять лет в газете была упомянута фамилия Валентина Григорьевича Распутина. Выяснилось, что за десять лет он не был упомянут ни разу! Это была внутренняя установка целой шайки редакторов. А что, Распутин от этого стал менее знаменит? А его, думаете, не глодало? Но что бы они ни говорили, что бы ни писали, я их заставляю пятьдесят лет хранить у себя на полках свои книги. И читать…