Дневник. 2005 год. Часть вторая.

На Ваганьковском кладбище поразил разгул роскоши. Чудовищный памятник братьям Квантришвили, на самом почетном месте – памятник Листьеву, даже памятник Высоцкому меня раздражает: люди будто не понимают, что все эти лица перед русской культурой и временем – полное ничто. Сейчас вообще на московских кладбищах этот разгул мавзолеев. Входя, уже ощущаешь атмосферу больших денег. В человеческой памяти самое недолговечное – именно мавзолеи, бронзовые скульптуры, гранитные плиты, а мы остаемся или в памяти близких или в памяти целого поколения людей, если что-то для них сделали, что-то совершили. Цепка и долговечна только устная память. Сказки переживут все произведения художественной литературы.

Народу было очень много. Я с интересом разглядывал дочь Марии Валерьевны – Машу; это уже молодая женщина, хорошо одетая, знающая, как себя вести и что на что менять. Боюсь, что в жизни это знание ей может сильно помешать, но, как ни странно, может и вытянуть.

Простоял всю панихиду, испытывая, как всегда, удивительное чувство слияния с прошлым. Священник хорошо говорил о жизни вечной. Покойный и присутствующие понимали слова службы, наверное, лучше всех в Москве – это были крупнейшие специалисты по старославянскому языку. К сожалению, не зашел к отцу, который лежит там же, на Ваганьковском, в колумбарии. На своих у меня всегда не хватает времени. И всё равно, во мне присутствует некое ощущение праведности моей жизни, откуда оно берется – не знаю.

Вернулся в институт и сейчас занимаюсь делами наших веселых девочек, которые выпили по поводу нового учебного года и пытались протащить каких-то мальчиков сначала в институт, а вечером – в общежитие. Это Сакирская и Яхина, не очень уже юные девочки, которые и раньше несколько раз проходили у меня по приказам.

Вечером же мне сказали, что умер Володя Кейдан. Он звонил мне пару лет назад и спрашивал о моем замечательном армейском портрете, который он написал. Портрет был почти полностью погублен во время пожара в квартире, и это, пожалуй, единственная вещь, кроме икон, об утрате которой я сожалел. Мы договорились по телефону, что портрет я привезу с дачи, и он попытается его отреставрировать. Уже в Москве портрет лежал у меня с год, и вот месяц назад я стал торопить Максима найти телефон Володи. Тот на сайте Союза художников нашел список его работ, а в пятницу, оказывается, Володя, мой армейский друг, которому я так многим обязан в духовном смысле, умер. Прощай, с армии так и не повидались, Володя!

Утром в машине по мобильному отвечал на вопрос "Вечерней Москвы"

6 сентября, вторник. Первый в этом году семинар. Установил порядок обсуждений на ближайшие недели, для разминки прочел вслух ребятам одну из сказок Андерсена, в которой молодой человек решил стать поэтом "к Пасхе", говорил о текущем литературном процессе…

7 сентября, среда.Есть в начале сентября один день, когда все складывается ближе к свободе, к интересным беседам и встречам, нежели к рутинной несвободе и строгому, как работа в шахте, расписанию. В этом году Международная московская книжная выставка-ярмарка открылась в восемнадцатый раз. Не было еще года, когда бы в этот день не светило солнце, не стояла хорошая погода. Ритуал устоялся. Уже в третий или в четвертый раз ко мне приезжает утром Леня Колпаков, и вместе мы едем с ним на ВДНХ. В этот раз открытие было скромнее, чем обычно, на эстраде в центре выставки между павильонами не было никого из правительства, никакого Жириновского, главным же персонажем явился посол Польши, так как в прошлом году мы, русские, а в литературе надо обязательно говорить – мы, российские, были главными гостями на Варшавской выставке-ярмарке. Значит, в этом году у нас гостями стали вольные поляки. На эстраде стоял также В.М. Сеславинский, председатель Книжного союза С.В. Степашин, главный директор нашего книжного дела и один из учредителей "Вагриуса" В. Григорьев. Этот был в замечательном галстуке и роскошном костюме. Речи были не очень вразумительны, в рамках гуманитарных условностей. Живее всех был Степашин. Зачел что-то по бумажке Борис Васильев, я не слушал. На всё это мы с Леней Колпаковым и Юрой Поляковым смотрели снизу, говорят, неплохо.

После церемонии открытия на сцене стали плясать, петь, мне удалось немного поговорить со Степашиным. Он сказал, дескать, президент всё обещал. Я сказал, что обещал, но не дал. Он сказал: а вы добивайтесь. Я подумал: черта с два через вас всех добьешься. Степашин мне определенно нравится.