Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Заканчивали мы обед и разговор вопросом, обращенным ко мне. Я ведь был в Китае много раз. Что меня больше всего удивило во время этого посещения? И тут я произнес монолог. Я начал с первой фразы удивительной сказки Андерсена, чей юбилей будет праздноваться в этом году: "В Китае, как известно, живут китайцы". Что же меня удивило? Я перебирал в памяти виденное: минские могилы, сады Пекина, Пекинская опера, куда я опять и на этот раз не попал… И тут я вспомнил один из залов в туристической деревне. Тот самый, где вдоль всей стены, сверху донизу, были портреты ее жителей, на фоне их новых домов. А рядом прикреплена и цветная фотография их старого жилища. Воистину только человеческое лицо обладает магической силой без конца держать на себе внимание. Как оно разнообразно, сколько на нем можно прочесть. Отвечая на вопрос поэта из племени "И", я старался быть предельно искренним. Я сказал, что долго представлял себе Китай, как кладовую истории, литературы, как страну, создавшую Запретный город и Минские усыпальницы, как страну Пекинской оперы и рисунков Цы Бай-ши. Для меня все китайцы, как наверное русские для китайцев, долгое время были на одно лицо. И вдруг я почувствовал, что отличаю их одного от другого не только по одежде и по возрасту, что мне интересно каждое лицо, и молодых и старых, они уже не статисты спектакля "многовековый и великий Китай", а мои братья и товарищи. Мне дороги теперь Саша и Нина не только как мой переводчик и мой редактор, они стали частью моего прошлого и моего будущего, и, обнимая каждого из них во время прощанья, я буду трепетать, что может сложиться так, что я не увижу их больше…

26 апреля, вторник. Промахнулся и утром встал на час раньше. Сегодня у меня назначена встреча с русистами в Институте иностранной литературы Академии общественных наук Китая. Я догадываюсь, что это такое, недаром я сам заканчивал подобное учебное учреждение и отчетливо понимаю уровень и всей системы, и славистов. Как всегда, когда волнуюсь, я плохо сплю. Голова болит, но и обрадовался, что до завтрака есть еще полчасика. Опять принялся разглядывать "Масариков" Ольги Заровнятых. Дева она определенно талантливая, лишь бы та чернуха, которая принесет ей успех на дипломе, не заморочила голову: писать-де надо только в этом ключе.

Собрались на одиннадцатом этаже роскошного дома академии. Собрали, видимо, всех аспирантов. Что они там разобрали в моей довольно негладкой речи? Понимали меня, конечно, не все и не полно, но и мне было интересно, и минимум трем присутствующим тоже. Описываю только их. Во-первых, сидящая напротив меня молодая женщина, доцент, Хоу Вэй-хун — для русских она привычно называет себя Люсей, — пишущая сейчас докторскую диссертацию на тему "Новейший русский реализм", задавала мне вопросы о реализме и модернизме. Спрашивала обстоятельно, дотошно, приводила имена и фамилии, которые я и подзабыл. Вспомнила даже статью Володи Бондаренко о новейшем реализме, где он упоминал Алексея Варламова, Олега Павлова и Юрия Козлова. Я сослался на главу в своей книге "Власть слова", выкручивался, как мог, но сложилось впечатление, что китайцы знают о российском литературном процессе, причем конкретно, со знанием текстов, лучше, чем я.

Второй человек, которого я обязательно хотел бы отметить, это очень пожилой профессор Чжан Цзе. Я уже не говорю о его почти безоговорочно полном русском языке — за столько-то лет язык можно и выучить, — но русскую литературу он, безусловно, знает и любит, а, чтобы так ее запомнить, читать нужно эмоционально. Выяснилось, что профессор помнит написанное мною значительно лучше меня: оказалось, переводили меня в Китае до перестройки больше, чем я предполагал. Вчера на ужине в Союзе писателей Саша подарил мне перевод "Стоящей в дверях". Сегодня, уже после встречи в академии, пришла ко мне в гостиницу Нина, принесла, глупышка, из "Народной литературы" чайный набор и, сообщив, что наткнулась недавно в журнале на "Производственный конфликт", удивленно спросила: "Ваша, что ли, Сергей Николаевич, повесть?"