Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Утром заходил Е.Ю.Сидоров. Чувствуется, он обеспокоен слухами относительно моего ухода. Хорошо и по-товарищески с ним поговорили. И он тоже понимает, что многое с моим уходом может нарушиться, рассыпаться, а скорее всего очень быстро перестанет существовать и институт. Вспомнил всю ситуацию с В.Этушем, ректором Щукинского театрального училища, который сидел долго в качестве сначала ректора, потом почетного ректора; вспомнил, что вуз не традиционный, а художественный, то есть относящийся к той сфере, где возраст работает по-другому. В общем, выработали некий план, хотя самое главное — определиться мне самому: чего же я хочу? Я все время прислушиваюсь к себе и пытаюсь понять, но душа пока молчит. Как только услышу четкий импульс и прочитаю его — так и поступлю.

В два часа поехал в министерство культуры на экспертный совет по присуждению званий и орденов. Я еще раз понял, что такое гласность и публичность. Возможно, планка на ордена и звания была сильно понижена: теперь не надо ни в партбюро рассматривать вопрос, ни подписывать документы у секретаря обкома. За целым рядом решений — лишь чиновничья воля. Но тут, когда Паша Слободкин долго допытывается, на чем, на каком инструменте играет этот выдающийся музыкант, потому что он точно знает, что альтовая группа в оркестре состоит из шести человек, а не из трех; когда Армен Медведев поименно знает всю кинематографию, а руководительница Хореографического училища Марина Кондратова осознает, что после сорока давать балерине, уходящей на пенсию, какое-либо звание просто бессмысленно, — тут возникает определенная ясность. На совете понизили и степень многих орденов, и многие Заслуженные артисты превратились в заслуженных работников культуры.

Уже поздно вечером в институт зашел Максим Замшев, он аккуратно вводит меня в курс всех дел МСПС. Впрочем, недавно это делал и В.Сорокин. Вот эта рядом лежащая собственность, созданная на наших глазах, эти несметные богатства постоянно искушают почти всех людей. Вообще-то мне, честно говоря, это неинтересно. Интересна была бы, конечно, какая-нибудь работа, но думаю, что в ближайшее время она не предвидится.

В "Московском литераторе" в тот же вечер прочитал очень занятную статью Владимира Бушина "В мире пламенных цидулек", по поводу писем Юрия Бондарева Михалкову. С большим блеском Бушин выковыривает все стилевые нелепицы срочных писем нашего классика. Обидно, когда человек перестает сам себя контролировать, ибо подобное ляпает лишь сознание собственного величия. Единственное, что я мог бы сказать по этому поводу: почему же люди, стоявшие к нему так близко, тот же самый Арсений Ларионов, не могли заметить и устранить эти, как говорил сами знаете кто, "загогулины"?

Иногда очень хорошо читать газеты оптом: у меня на стуле возле кровати лежит "Литературка" уже за несколько недель. Прочитал огромное письмо деятелей искусств по поводу статьи О.Кучкиной в "Комсомольской правде" — письмо подписали и Афиногенов, и Богин, и Исаков и многие другие. Это по поводу покойного Владимира Богомолова. Дорогая Оля разыскивает какие-то его тайны — еврейское происхождение, неточности в биографии, претендентов на соавторство, — как будто чьи-то письма или рассказы могут создавать произведения такого уровня, какого достиг он. Это бесстыдная грязная возня, и в роли нечистоплотного журналиста выступает человек, всю жизнь претендовавший на звание драматурга! И в том жанре у нее были несомненные удачи. Но тут ее страсть к сценическому обострению сродни копаниям желтой прессы в подробностях биографий Чайковского, Вийона или Рембо. Угомонись, подруга! Великие люди — как Солнце, они не пострадают от лишнего пятнышка, обнаруженного бесцеремонным папарацци. А ведь какая красивая была в юности девушка! И умненькая. Чего на жизнь обижаться?

Тут же, вечером, прочитал в другом номере "Литературки" две полосы неоконченного романа "Форсирование Одера". Вот так, дорогие друзья! Казалось бы, из плохонького стиля, из канцеляризмов, приказов, случайных слов персонажей писатель сделал удивительно живую и увлекательную картину: неразбериха усилий, случайных обстоятельств, крови, военного подвига, молодости, усталой барственности. Абсолютно уверен, что ничего подобного по объему и слитности кинематографу не доступно. Я просто захолодел, когда прочитал это. И еще обрушилось мое построение относительно остро-стилевой литературы — вроде бы невысокий стиль, но какого высокого качества литература! Чего уж здесь говорить о национальности, о прошлом, о влияниях и прочих обломках пошлого дамско-ничтожного литературоведения.