Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Ровно год назад, зимой, пришел ко мне в кабинет высокий парень. В то время Оксану мы перевели в приёмную комиссию, Лена одна не справлялась. Парень сказал, что он кончил Литинститут и хотел бы у нас работать. "А где работаешь сейчас?" — "На складе, выдаю детали к автомобилям". В то время мы как раз начинали работу над "Словарем выпускников", набирал списки на компьютере другой малый, тоже наш студент, делал плохо, небрежно, пришлось его уволить. Я спросил Максима, как у него дела с компьютером, хотя это и не было для меня решающим моментом. Оказывается, дела обстояли хорошо. "А у кого учился?" Числился он у Фирсова, потом был в семинаре Николаевой, но, практически ни там, ни здесь не занимался. Я попросил его прочесть свои стихи. И, собственно, дело этим и решилось: стихи его были высокого класса, традиционные, прозрачные. Максим сказал, что большое влияние на него оказали лекции В.П. Смирнова, в частности, он привел его высказывание, которое стало для юного поэта основополагающим: стихотворение производит впечатление прозрачностью и глубиной. Как завораживает чистая вода, когда видны камешки на дне, а глубина при этом такая, что рукою дна не достать.

Но, оказывается, решающую роль в его попадании в институт сыграл я. Ему не хватило одного балла, он написал вместо изложения сочинение — так же как я, поступая в университет, написал вместо сочинения рассказ. Мне тогда повезло. Ему повезло меньше. Он получил пятерку на собеседовании, но в списке принятых на букву "Л" его не было, и сердце у него ёкнуло. Однако после прочтения списка, Зоя Михайловна (а читала список именно она) объявила, что особым решением комиссии Лаврентьев принимается в институт за интересные стихи. Потом он защитил дипломную работу с отличием, были, правда, какие-то нападки оппонента Е.А.Кешоковой, но, скорее всего, она чего-то не так поняла. А я подошел тогда к нему и сказал: "Не расстраивайся, парень, все равно твои стихи здесь самые лучшие". Я это забыл, а теперь мне напоминают о том, что было.

Но это конец дня. А сначала я поехал к Кондратову, предварительно написав ему письмо с просьбой о деньгах для Гатчинского фестиваля. Я написал уже 11 таких писем, и горжусь тем, что ни разу в них не повторился. Когда буду делать книжку о письмах, обязательно, если найду, приведу и их. В каком-то смысле я виртуоз в этой сфере.

Долго говорили о моей "Хургаде", она ему не очень нравится, а я отчетливо понимаю, что повесть в новеллах — один из новых этапов моей творческой жизни, моего характера письма, с тематикой, типичной для конца девяностых годов, и это было связано с задачей, которую я тогда себе поставил. Вопрос повис.

В кабинете Кондратова стоят те самые огромные книги, очень дорогие — по нескольку тысяч долларов за каждую, — которые выпускает его издательство и потом они красуются на стеллажах у очень богатых людей. Он мастер выдумки и смелых и решительных проектов. По-моему, летом нынешнего года он наметил выпустить более 60 томов новой "Русской энциклопедии", над которыми работал около пяти лет, и выйдут они сразу, огромный комплект можно будет купить в один день. Если мне не изменяет память, мы на первом этапе работы помогали ему, Лев Иванович, с моей легкой руки, рецензировал какие-то материалы. Кондратов здесь — главный редактор, Месяц… — председатель общественного совета. Среди статей есть и обо мне, чем я горжусь.

Вот письмо С.А. Сохранились ли мои предыдущие письма к нему?

Глубокоуважаемый Сергей Александрович!

Мне кажется, я перепробовал уже все мотивы ласкового отъятия у холдинга, а может быть и у тебя лично, пяти тысяч долларов, которые, ты бестрепетно, как покорная овечка, жертвуешь ежегодно на фестиваль "Литература и кино" в Гатчине. Я не знаю, какими ты руководствуешься особыми мотивами, кроме как любовью к родной литературе, привитой тебе воспитанием, собственной жизнью, а может быть традициями бывшего Полиграфического института, ныне Академии, всеми её преподавателями (особенно В.А. Прониным). Я просто теряюсь от этого бескорыстия, а поэтому применяю самый крайний приём: пишу то, что думаю. Ну, дай еще раз — это будет 11-й фестиваль и твои десятые деньги.

С уважением и признательностью —

Сергей ЕСИН,

ректор Литературного института,

член коллегии министерства культуры

Заслуженный деятель искусств России,

председатель жюри Гатчинского фестиваля

и знаменитый писатель, в конце концов.

После визита к Кондратову поехал в Институт русского языка, где происходило чествование Виталия Григорьевича Костомарова, ему исполнилось 75 лет. В сумочке мы везли подарки, адрес. Я впервые в этом институте и понимаю теперь, что если наш язык еще держится на мировом уровне — это дело рук именно Костомарова, он сумел многое пробить, построить, создать массу пунктов по изучению русского языка во всем мире. Это крупный итог деятельности.