Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

26 января, среда. Утром ездил домой к академику Петру Алексеевичу Николаеву. Он уже давно хворает, на университетские мероприятия не ходил. Привез ему второй, "красный", том "Власти слова" и некоторый гонорар, который выгородил из своего: каким-то образом Виктор Широков уже второй раз не закладывает в смету ни на предисловие, ни за послесловие, которые, кстати, написаны блистательно. Это один из тех редких случаев, когда великолепный и яркий собеседник так же замечательно пишет, как и говорит. Я-то, собственно, совсем не главный здесь персонаж, в этой написанной П.А.Николаевым работе — широкая и ясная картина сегодняшней литературы.

Пили чай, у него накрывает стол какая-то сравнительно молодая женщина, гостеприимная, с мягким характером. Поговорили легко и воздушно о сегодняшней жизни. П.А. много цитирует, и каждый раз я восхищаюсь его светлым умом и памятью. Совсем недаром в прошлом году П.А. был отмечен как лучший профессор Московского университета. Вот тебе и крестьянский сын! Вот таким же, наверное, по стати и охвату и по иступленной радости, когда говорил о науке, был Ломоносов. Простите меня, Петр Алексеевич, за сравнение, но Ломоносов сейчас у меня "под рукой". А так, в принципе, жаль, что, написав о нем роман, я так и не узнал его до конца.

В разговоре как-то случайно возникли поразительные подробности об одном знаменитом, ныне покойном, литературоведе. Я их не привожу, потому что они трагичны и подлы по своей сути. Здесь вполне хватает на роман. Особенность всей ситуации в том, что здесь слились воедино неуемный характер и трусость с подлостью времени. Хотя времена не бывают подлыми, такими они становятся под воздействием людей.

В два часа дня пошел в Дом журналистов на 175-летний юбилей "Литературной газеты". В Москве резко похолодало, температура около 10 градусов мороза, вдруг запахло русской зимой. Бодро шел по Тверскому бульвару, по снегу, перебирая свою приветственную речь, вспомнил почему-то Сашу Ципко. И надо же — в ДЖ встретил его в туалете, сказал, почти цитируя: "Черт тебя угораздил родиться в России с умом и талантом да еще русским". Правда, когда мы потом сидели в зале вместе с Бундиным, который прочел огромную книжку его статей последних лет, Ю.И. отметил некоторую сервильность автора. У меня же к Ципко, человеку умному и острому, лишь один счет: откуда такая нескрываемая антисоветскость? Может быть, это следование тем правилам игры, без которых нынче нельзя часто публиковаться?

К своему юбилею газета напечатала два удивительных материала. Один — о путешествии по Франции и Швейцарии Чупринина, Пригова, Гандлевского… "для поднятия имиджа России за рубежом". Обошлось это путешествие, по непроверенным данным, в 1,5 миллиона рублей. А второй — о списке писателей, которые приглашены на Парижский книжный салон. Полтора года назад статью о приглашенных на Франкфуртскую ярмарку "русских" писателях "Литературка" озаглавила "Список Лессина". На этот раз материал назван "Список раздора". За обоими заголовками стоит, просвечивая сквозь них, название знаменитого фильма со знаменитым содержанием — "Список Шиндлера". Суть, я думаю, ясна. Подпись — "Литератор", но по гениально простому ходу автор очевиден. Перечислены все сорок приглашенных с обозначением места их постоянного проживания. И вот что получилось: Аксенов Василий, живет в Москве и во Франции; Алексиевич Светлана, белорусский прозаик, пишущий на русском языке, живет во Франции; Болмат Сергей, художник, сценарист, прозаик, живет в Дюссельдорфе, Германия; Гиршович Леонид, прозаик, гражданин Израиля, проживает в Ганновере, Германия; Маркиш Давид, русский и еврейский писатель, живет в Израиле; Муравьева Ирина, прозаик, переводчик, живет в США; Шишкин Михаил, русский писатель, живет в Швейцарии. 40: 7, "иногородних" почти 20 процентов.

Дальше — несколько цитат. "Список поражает прежде всего своей однобокостью. За редким, почти символическим, исключением представлено фактически одно направление современной отечественной литературы, назовем его условно "либерально-экспериментальным"…В год Победы в списке нет ни одного писателя — участника войны, который мог бы представлять в Париже феноменальное явление мировой культуры — нашу фронтовую литературу". Далее. "Изумленные парижане могут подумать, будто в России сочиняют книги только русские и евреи, а татары, калмыки, аварцы, чукчи и другие — вообще народ бесписьменный".

Первым выступал 92-летний С.В. Михалков, как всегда, за своей возрастной болезненностью не сумевший скрыть ясного и четкого ума. Вел все это Поляков, как обычно с некоторой даже пилотной смелостью. Правда, выступивший где-то в середине "списка Полякова" Анатолий Салуцкий отметил, что опытный наблюдатель уже видит в газете некий еле заметный крен в сторону… Я тоже это заметил, буржуазность нас всех затягивает.