Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Ход для своей речи я продумал, когда шел по бульвару. Мне, дескать, легче было бы говорить о старой газете, в которой и меня не привечали, и Распутина десять лет не поминали. И что-то я, конечно, сплел, но, как всегда бывает, несколько тезисов в своем "бобслее" пропустил. Теперь всегда буду выступать с бумажкой в руке. Все хорошо говорили. Костров — мудрец, и Ю.И. тоже постепенно становится деятелем искусства.

Пришел в институт и сразу же подготовил две телеграммы.

Министру культуры Соколову А.С. 109074, Москва, Китайгородский проезд, д.7

Глубокоуважаемый Александр Сергеевич Убедительно прошу Вас просмотреть на первой полосе вчерашней Литературной газеты публикацию "Список раздора" которая может быть неверно истолкована как некоторый перекос

в государственной политике в области литературы

С глубоким уважением Сергей Есин Ректор Литературного института

им. Горького

Вторая была идентичного содержания, но адресат — другой.

Директору Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Сеславинскому М.В.

127994, ГСП-4, Москва, Страстной бульвар, д. 5

Глубокоуважаемый Михаил Вадимович Убедительно прошу Вас просмотреть на первой полосе вчерашней Литературной газеты публикацию "Список раздора" которая может быть неверно истолкована как некоторый перекос

в государственной политике в области литературы.

С глубоким уважением Сергей Есин Ректор Литературного института

им. Горького

Вечером в ресторане "Ренессанс" поел, и очень неплохо, за счет индийских налогоплательщиков. Встретил на приеме Валентина Осипова, который похвалил мою книгу "Власть слова". Не забыть бы ему послать второй том.

Приехал домой около восьми. Сидел над дневниками до ночи.

На сон грядущий отменно наелся салом, которое купил в субботу в Обнинске и сам засолил; какая это прелесть — сало зимой.

27 января, четверг. Всю ночь думал о "Списке раздора", опубликованном в "Литературной газете", и в принципе не смог решиться на отказ от участия в Парижском салоне. С одной стороны, смертельно хочется повидать Татьяну, с другой — висит на мне все-таки докторская мантия Сокологорской, и ух как хочется совершить смелый и отчаянный жест. Однако еще вопрос: нужны ли жесты чиновнику, нужны ли они романисту, ведь и тот и другой вызревают скорее "подо льдом". Мне уже и по возрасту невозможно начинать карьеру Лимонова, хотя его смелость, до безрассудства, меня восхищают. Но кто кого подпитывает: смелая политическая деятельность — писателя-Лимонова или известный европейский писатель — "подростка Совенко"? В конце концов, решил написать текст телеграммы и утром, под копирку, напечатал и отослал один экземпляр — министру культуры, другой — Сеславинскому. Пускай хотя бы это прожуют.

В этом списке так отчетливо видна тусовка и её характер, так заметно, кто кого привлекал и как участвуют в этом списке внутренние интересы. Хотя, конечно, есть и крупные бесспорные имена: тот же Маканин, тот же Павлов, Эппель, Толстая… А остальные — добыча или тусни или французских славистов. Кстати, накануне пришло письмо от Сокологорской, она просит меня остаться еще на один или два дня, это связано с какой-то встречей, кажется, в Доме дружбы. Ну что ж, попробую.

И еще. Собственно, рабочий день у меня еще не начался, а в его задачах такая прорва всего, что кажется — не справиться. Но уже без десяти десять вдруг объявилась приехавшая из Белгорода Вера Константиновна Харченко, которая не оставляет мысли написать обо мне еще книжку, вернее, издать свою старую, с большими добавлениями: "Дневники", "Власть слова", "Смерть титана", "Хургада" и, может быть, новый роман. Говорил с ней в спешке и быстро. Вот что значит, в отличие от моей, хватка: все её экземпляры — а у нее ровно половина тиража, — до единого, распроданы. У меня была вторая половина, кстати, надо проверить, что там осталось.

В 10 часов началась аттестация, которую мы ввели с этого года. Это как бы большая "пужалка" для отстающих, для тех, кто не очень благополучно закончил первую сессию первого курса, да и второго, и третьего. Я по опыту знаю, что если как следует не наподдать заранее, то для студента это может кончиться плохо, ведь в головах еще ветер носится, и большинство полагает, что институт это как бы продолжение школы, что оценки отображают их успехи, а непосещение простят. Все это медленно, с различными номерами моего обычного представления, с попыткой достучаться до сознания, продолжалось почти до двух часов.