Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Перед тем как идти на круглый стол "ЛГ", я отчаянно волновался, рефлектировал: а справедлив ли замах? Какое-то беспокойство занесло меня в соседний зал, где шла одна из "русских" дискуссий. Вообще-то, голову бы снёсти этим нашим дамочкам, которые придумывают темы для обсуждения! За столом в классически расслабленных позах расположились писатели Владимир Сорокин, Михаил Веллер, Леонид Гершович, Александр Кабаков. Тема дискуссии была определена так: "литература чрезмерности". Я всегда завидую людям, которые заковыристо, длинно или умно говорят. Я даже полагаю, что моего интеллекта всегда не хватает, чтобы до конца понять именитого оратора. Но вдруг, но вдруг — какое литературное событие происходит без магического "вдруг"! Поднимается в рядах некая дама, подходит к микрофону, и тут начинается странный разговор. Она, выпуская инвективу и в адрес устроителей, и в адрес интеллектуалов-писателей, позволяет себе поднять забрало, называя своё имя. Просто Орлеанская дева! По въевшейся журналистской привычке я кое-что записал: "Меня зовут Елена Медведева. Я уже девять лет живу во Франции. Я актриса и всю жизнь имела дело с такими именами русской литературы, как Пушкин, Тургенев, Толстой, Бунин. Уже два дня я езжу с другого конца Парижа, чтобы послушать, о чём говорят русские писатели, и ничего не могу понять. О чём вы говорите? Что вы нам предлагаете?" Дальше эта энергичная дама занялась Владимиром Сорокиным, пообещав никогда не брать в руки его книжек. Это я к определённой обоснованности постановки вопросов газетой, хотя стоит ли вообще доверять "народу", "читателям", да здравствуют эксперты!

В Париже я дал крошечное интервью для "Независимой газеты" своему студенту Саше Вознесенскому. Там два тезиса. А не дурачим ли мы, говоря о сегодняшнем состоянии русской литературы, и французскую и мировую общественность? Сколько гарнира, но где котлеты? И второе: лично я был возмущён, что, приехав в качестве гостя, видимо, по русской, а не по коммерческой квоте на парижский Салон, я не увидел на витринах ни одной своей книги. Дело здесь не только в тщеславии. Позиция моя, конечно, уязвима. Скажут: писать надо лучше, тогда и книжки будут лежать, и переводить начнут. Но ведь положить книжку на прилавок и означает стимулировать к ней интерес. Я понимаю, существуют старые наработанные связи с переводчиками и живущими во Франции славистами-провайдерами, и не всегда по качеству литературы, а и по старым диссидентским связям, по общим прежним кухням, по близости политических взглядов, по… — гадайте дальше сами. У хорошей собаки не только верхнее, но ещё и нижнее чутьё.

А что касается качества письма — задам простенький, как гамма, вопрос: любите ли вы Шолохова? А любите ли Солженицына? И что с того, что книга Распутина "Дочь Ивана, мать Ивана" признана лучшей иностранной книгой в Китае. А замечательный русский прозаик Михаил Тарковский совсем не уступает блистательному стилисту Асару Эппелю. Если бы, фантазирую я, организационную кашу варил не только победительный вкус Ирины Барметовой ("Октябрь"), Натальи Ивановой ("Знамя") и некоего издательства, принадлежащего на паях крупному чиновнику агентства по массовым коммуникациям и печати, если бы в качестве помощников повара на этой экспертной кухне допустили кого-нибудь из "Нашего современника", имеющего, кстати, журнальную подписку большую, чем либералы, демократы и прогрессисты, то, смотришь, имели бы в уравнении другие цифры. Но всё это лишь литературные мечтания!

"Литературная газета" писала уже в статье, подписанной неувядающим со времён Чаковского псевдонимом "Литератор", о большом количестве в официальном списке русской делегации писателей, живущих за рубежом. Ну, в конце концов и Тургенев жил "там", а печатался "здесь". Правда, ездил туда и обратно не за счёт казны. Родина у нас, конечно, широка и обильна, но стоило бы больше заботиться о наших, ещё неустроенных. Но здесь, повторяю, нужна другая оптика. С переменой оптики открываются иные аспекты.