Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

В 12 часов в зале состоялась встреча с Марининой. Зал был полон, был даже Л.И., он Маринину не любит, но пришел с Таней, которая, видимо, Марининой зачитывается. Все получилось, была масса вопросов. Интересный, острый и глубокий человек. О романах ее я уже писал. У нас много совпадений: по импульсу, по любви к быту, я просто менее удачлив. Может быть, не столько в литературе, сколько в деньгах?

Семинар по началу повести Романа Подлесских прошел вяло. Обсуждать, по сути, нечего. Ребята пишут очень мало. Его новая "предповестъ" значительно хуже того, с чем он поступал. Я говорил о стиле. Потом читал отрывки из "Власти слова".

Еще вчера после просмотра В.К.Луковым пришла моя диссертация. Владимир Андреевич говорит, что она получилась. Ну, дай Бог! Теперь попрошу посмотреть еще Льва Ивановича.

13 апреля, среда. В три часа состоялась защита кандидатской диссертации Эдика Полякова. Я достаточно редко хожу на защиты и никогда не хожу на положенный по этому случаю банкетец. Но на этот раз отсидел всю официальную церемонию и, чтобы сказать несколько слов об Эдуарде, пошел на маленький выпивон. Эдик один из самых первых моих студентов, из рабочей среды, из многодетной и довольно темной семьи. И поступал-то он к нам чуть ли не через десять лет после школы. Как же он не вписывался в привычный ряд учившихся у нас! В эту среду чистеньких девочек из апартаментов Аэропортовской улицы. Он работал у нас дворником, слесарем, делал бетонную стяжку под туалеты в общежитии. Я не давал его исключить, так же как и Авдеева, как и Николая….! Ребята буквально за волосы вытащили себя к другой жизни. И диссертация у Эдуарда оказалась очень хорошая, и речь внятная и умная. И помнит он своих учителей: вспомнил Евгения Ароновича Долматовского, который написал на его "приемные" стихи положительную рецензию, вспомнил и Александра Ивановича Горшкова, который сделал из него ученого. Господи, как я всему этому рад! Жизнь обретает смысл, вот они, не мои, но родные дети! Кстати, уже и без этой кандидатской Эдуард какой-то довольно значительный чиновник в одном из московских округов. Это уже заслуга института. И последнее — четверо детей! Как же он все успел и смог, вот оно воистину русское упорство! Диссертация называется так: "Субъективизация авторского повествования в прозе Валентина Распутина".

В "Литературной газете" вышла моя статья о Парижском салоне. Сдается, будет нелишним включить ее в дневник, чтобы напомнить о проблемах, еще требующих разрешения.

Парижские тайны

Картинки с выставки: на балу среди стволов.

Конечно, соблазнительно обозвать эти обрезанные берёзки, которые определяли выгородку русского участка парижского Салона книги, пеньками, но соблюдём корректность — деревья, стволы. О неудаче оформления нашей "делянки" уже писалось. Да простит меня государственный флаг, которым было обмотано каждое навершие, но как только эти злополучные берёзки с именными рубцами из фамилий писателей не называли: и лесоповалом, и сникерсами. Скажем просто: за идеи и эскизы оформления заплачено дорого, а по существу было неудобно, попробуй потаскай берёзовую колоду, которая заменяла сиденье в центральном лектории! Но тем не менее на этом Салоне, а по-русски — выставке — немало было хорошего. На меня произвёл впечатление урок, который преподнесли французы русским: взяли да пригласили русских писателей в Елисейский дворец, на встречу с двумя президентами. Службы безопасности протестовали: дескать, надо, как обычно, пять-шесть. Вот это да, это размах! Французы не требовали, чтобы у входа во дворец сдавались телефоны, да и на отсутствие галстука внимания не обращали. Я так вообще во дворец попал в чужом пиджаке. Предупредили всего за полчаса. Не вижу здесь чьих-либо козней — просто какая-то русская неразбериха. Скажем, Татьяна Толстая, по собственным соображениям, решила во дворец не ехать, вот и освободилось место, на которое поставили ректора Литературного института. А тот на выставке — в рубашечке и джемперочке. Но ректор не растерялся — окинув взглядом публику, выхватил своего бывшего ученика: "Ну-ка, Максим, снимай пиджак и галстук, я еду в Елисейский дворец". Мне потом, увидев на телеэкране, говорили: "Чего это вы, Сергей Николаевич, так пристально разглядывали на потолке?" Но ведь не каждый же раз попадаешь в подобные дворцы, это не туристский Версаль, вход не по билетам. Я и обоих президентов очень внимательно рассматривал, даже немного поговорил… Президенты, вежливые и культурные люди, по очереди подходили к каждому из расставленных полукругом писателей. Но только начнёшь что-то сокровенное объяснять, как откуда-то, то ли из-за спины, то ли из-под руки, лезут другие ерофеевы, которые перед этим с властью не договорили, чувствуют себя недоласканными, достают откуда-то подарочные книги, фотоаппараты, самые обаятельные улыбки. Я-то во время их бесед к ним не лез! Писатели народ вольный, самоуверенный — властители дум! Независимо и чуть в сторонке стоял В.Маканин: "Это траве надо шуршать — деревья молчат".