Вечером звонила В.С. – или я ей – и рассказала, что по «Вестям» показали митинг на Триумфальной площади и разгон его ОМОНом. Ну, предположим, сам митинг не разгоняли, а просто не дали собравшимся прогуляться по Тверской к Манежу. Это как раз тот митинг, о котором мне говорил Э.Лимонов. Были, кажется, все оппозиционеры: Лимонов, Касьянов, Хакамада, Каспаров.
Попутно с размышлениями и обдумыванием отдельных положений творческого процесса у Покровского я поймал себя на том, что переживаю странное переосмысление ряда репутаций и исторических моментов и уже не так однозначно воспринимаю прошедшую жизнь.
Сначала, так сказать, «общая часть». Если бы у меня был другой характер, я бы с удовольствием показал цитату, которую собираюсь выписать, своему дорогому и мудрому начальству. Я-то ведь помню, что анонимщик написал обо мне, но помнит ли мое начальство, что написано о нем?
«Авторитетному, преуспевающему человеку всегда грозят доносы, сплетни, протесты, предательства. Властям легко бывает отобрать подходящие для их дела сорта гадостей, чтобы построить обвинение, организовать преследование»
. С. 182Теперь «историческая часть». На всякий случай выписал. Война.
«
Слово треп в этой цитате осталось не случайно, цитату можно было и усечь.
«В ГИТИСе мы славно трепались, это было главным средством освоить профессию. В Горьком я был лишен этого «предмета»: с мастерами можно беседовать, прогнозировать, дискутировать, но не трепаться». С. 21-23
Покровский не только знаменитый режиссер, но и прекрасный аналитик и теоретик театра. Вот тебе и национальный вопрос.
«Художник – человек; физически и духовно родившийся на месте, которое с этого мгновения становится его Родиной». С. 41
«Есть личности в искусстве, коим не дано сорвать с себя прекрасные путы, связавшие их еще в творческом отрочестве с тем или иным театром, очагом их художественного воспитания. Куда бы ни уехала М. Плисецкая с тяжелым грузом обид на сердце, чем бы ни занимался В. Васильев, как много лет ни прошло бы со дня прощания с Н. Головановым,– на судьбе и памяти о них сияет знак таинства Большого театра. Этого никогда не понимали те, в руках которых – бесправие, в силу которого они свято верят. Каждый удар по «сердечным струнам» вызывает стон, но порвать их невозможно.
Эти удары я знаю. Испытал. Сидя в кабинете министра, под его диктовку выводя на бумаге просьбу об освобождении меня от Большого театра, воспринимал перо как гильотину, безвозвратно отделяющую мое сердце от Храма, в котором я служил сорок лет. За дверьми стояли, как заговорщики из оперы «Бал-маскарад», те, кто «спасал» Большой театр от меня, от Прокофьева и Шостаковича во имя Масканьи, Леонкавалло, милого Массне, обеспечивающих подготовку «звезд» к выгодно-валютным гастролям…С. 41
Еще:
«Мне кажется, что талант артиста не принадлежит ему одному, и если он не может быть реализован до конца, теряет все человечество. Шаляпин и Кусевицкий творили последние годы на Западе, однако они множили славу русского искусства» С. 24
Поразительные истории о Ростроповиче
«Друзья часто шутят над страстью Ростроповича к знакомству и даже панибратству с вельможами, королями и королевами, премьерами и президентами всех стран мира». С. 61