Дневник. 2010 год

Либеральная интеллигенция, как всегда, повинуясь, когда убеждениям, а когда конъюнктуре, сегодня еще защищает общечеловеческие ценности. Но ее раздражает огромное количество алжирцев и выходцев из Африки. Теперь также выяснилось, что платить огромные, иногда до 40%, налоги эта интеллигенция тоже не хочет. В автобусе идет разговор по жаркому национальному вопросу. Здесь положение еще серьезнее, чем у нас. Большое число негров, вьетнамцев и других жителей разных стран прекрасно ассимилировались в Париже. Негр-француз сидит, например, в обменном пункте в аэропорту. Именно такой черный парень выдавал нам наши суточные и очень при том был собою горд. Но, как известно, многие вчерашние инородцы живут на пособие, не работают, обрекая государство на экономию по отношению к своим коренникам. Разговор понемногу накаляется. Примеры летят с разных сторон. В какой-то момент вступает Анатолий Королев, который все читает, по памяти приводит цитату из книги бывшего президента Франции Валери Жискар д'Эстена. Тут же в автобусе Анатолий обещает мне в Москве эту цитату выписать.

Цитат, собственно, две, обе резонируют и в нашу, российскую сторону, надо только слова «Франция» и «французы» заменить на «Россия» и «русские».

«Недостаток знаний и великодушие подталкивают французов к тому, чтобы они приняли на себя вину за бедственное положение, в которое попала большая часть мира, в частности Африка; при этом забывали о том, что в нашей стране живет 1% населения Земли и потому наши возможности явно ограничены! Любую меру правительства, направленную на сокращение незаконной эмиграции, изображали как беспричинный отказ принять участие в глобальной борьбе против нищеты».

Вторая цитата конкретизирует предыдущую.

«….надо избежать проявлений во Франции и в остальной Европе непредсказуемых реакций со стороны народов, ощущающих угрозу, которую создают демографический упадок и ослабление идентичности.

Бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт недавно поделился со мной следующим принципиальным пророчеством: «Если правительства окажутся неспособными проводить рациональную политику иммиграции, мы рискуем увидеть почти везде приход к власти - через 20, 50 лет - правительств, ставленников авторитарных правых сил, и развал Евросоюза"».

Еще вчера, вспомнив спокойную манеру держать себя, и наши короткие разговоры по телефону, подумал, что наша вожатая Катрин Иванов - это на французский манер - человек очень непростой. Скоро выяснилось, что это не только натура и воспитание. Вот здесь и вспоминаешь мысль Булгакова о породе. Мадам Катрин из рода Татищевых, но подробности опускаю, потому что сразу вскрылись вещи необыкновенные. Она с детьми оказалась во время знаменитого штурма в театре на Дубровке в Москве. Особо долго по этому поводу г-жа Иванов не распространялась: я, мол, пробыла там пять часов, а люди по 57 часов, у них такого права больше. Но, судя по всему, сила впечатления и от этого пятичасового плена вместе с двумя детьми, от которых ее тут же отделили, была так велика, а воспоминания так жестоки, что во время этого короткого разговора слезы выступили у нее на глазах. Спасло ее и детей иностранное гражданство и точно выстроенная линия поведения. Но все это рассказ о событиях 2002 года, что позволило кому-то из коллег задать вопрос об отношении Катрин к покойной Анны Политковской.

Отношение крайне негативное. Катрин привела в качестве примера выступление покойной Политковской по французскому телевидению. С ее, видимо, согласия звук под «картинкой» о теракте на Дубровке был отключен, создавалось впечатление, что люди просто собрались и благостно сидят в театре.

В Центре Помпиду на пятом этаже нам показали выставку современного искусства. Просторные, светлые залы, все чрезвычайно современно, чисто, просторно. Кажется, выставка, которую мы посетили, посвящалась современной женщине. По крайней мере, посетителей встречали две, обозначенные на панно как женщины, огромные фигуры с маленькими головами и мотком то ли шерстяных ниток, то ли переплетенной проволоки между ног. Этот монстризм впечатлял, по поводу каждого экспоната можно было бы что-то придумать, «дофантазировать» вложенное художником содержание. Интересна и знакова была реакция на этот счет Чупринина: «Мой возраст уже позволяет сказать, что подобное искусство меня уже не интересует, это молодым можно было прикидываться, что ты в этом что-то понимаешь». Дальше кто-то добавил: здесь называется искусством все, что художник объявляет искусством.

Затем мы обедали в каком-то милом ресторанчике напротив отеля «Девиль». В это время под звуки барабанов и труб на улице демонстрировали очередную толерантность. Народ скучно брел, не обращая внимания на этот китайский содом, выстроенный рядами с барабанами и флейтами.