Дневник. 2010 год

22 октября, пятница. Вчера вечером был у меня Максим Лаврентьев - привозил новый номер «Литучебы» с моей небольшой статьей. Еще утром, как писал, наварил целую большую кастрюлю борща, кормить было чем. Звал через Максима еще и Сережку Арутюнова, но у того нездоров ребенок - с работы скорее домой. Максим был без Алисы, которая сейчас в Липках. На этот раз, наверное, четвертый, если не пятый, она поехала туда уже как прозаик. К сожалению, ее повесть, за которую она в прошлый раз да еще под псевдонимом получила премию «Дебюта», я не читал. Но кажется, она днями выходит, мне это чрезвычайно интересно. Алиса девочка совершенно не простая.

Говорили с Максимом весь вечер, было интересно. В том числе и о его новых поэмах-притчах. В его поэзии, тесно связанной с русской национальной традицией, мне все интересно. Практически это единственный современный поэт, который меня трогает. Возможно, потому, что я прозаик, а его стихи, как правило, всегда сюжетны. От его стихов остается не только поэтический шум, но и некий смысловой остаток. Я его всегда запоминаю. В связи с этим домашним прослушиванием я подумал: как мало нынче поэтов, которые приносят в этот мир еще и запоминающиеся поэтические формулы. Пушкин весь состоял из них - осень у него «унылая пора, очей очарованье». У него все значительно - «вот бегает дворовый мальчик…» Как ловко мы оперируем теперь его формулами.

После ухода Максима сразу стал читать журнал. Начал, естественно, с той части, где продолжается дискуссия о жизни нашего института. Мы, конечно, от нее отмахиваемся, дескать, караван идет, но кое-что в ней полно необходимых значений. Свою статью об институте ни цитировать, ни целиком, как бывало раньше, приводить не стану. Но из набора разных высказываний приведу кое-что из Сережи Самсонова, новой нашей звезды. Он учился у меня, и последнее время я на него обижался, дескать, забыл и прочее. Наверное, напрасно.

«Я пришел в Литературный институт в конце прошлого века и тысячелетия, и первое, что мне сказали на пороге: «Чувак, занятие литературой - проигранная жизнь». Никто тебя не прочитает и не вспомнит, и от твоего пребывания на этой земле останется лишь черточка в граните между датами рождения и смерти. Не будет ни Ривьеры, ни брызг шампанского, ни хаты в центре города, ни дачи в его окрестностях. Ну, может быть, только семья. Есин так сказал, в то время правивший самодержавно. Я полагаю, что сейчас он новым своим студентам говорит на первом семинаре дословно то же самое. И просто одни «моют уши компотом» - другие же запоминают накрепко. «Группа товарищей», учившихся в период с 1998-го по 2003-й, запомнила. Это был хороший урок метафизического мужества, зачета по которому не сдают ни в одном из вузов и начатки которого мне были преподаны на семинарах Есина и специальных курсах Болычева. Все решают конкретные люди, а не формы обучения и планы Минобразования».

Что касается всего журнала, а я просмотрел только его первую половину, то мне показалось, что он отчасти либерализировался, в нем стало меньше барственного почвенничества, я думаю, здесь влияние на Максима Алисы и ее друзей. Но, впрочем, впрочем…

В обед вместе с С.П. поехали в Гуманитарный институт на вручение Бунинской премии. 22 октября - день знаковый. На этот раз героями дня были поэты и переводчики. Надо бы не забыть, что свой гениальный перевод Лонгфелло Бунин уже выполнил к 25 годам. Об этом сказал Григорий Кружков, - получивший Большую премию за перевод. Вторым «большим» лауреатом стала Лариса Васильева. К ее стихам я довольно равнодушен, а ее «Кремлевских жен» считаю работой скорее коммерческой, нежели творческой. Кружков говорил очень интересно, сопоставлял стихи Бунина и Фроста. Оба написали о старике в пустом доме. Культура уже тогда становилась никому не нужной по обеим сторонам океана.

Премию «За вклад» получил Володя Костров. На церемонии, а потом и на приеме была Галина Степановна Кострова, вот уж видеть кого я всегда рад. Прием был неплох, С.П. долго и, кажется, сладко говорил с Мариной Ивановной Николой, а я успел перемолвиться словом с Ю. Воротниковым. Он смутно, через издательство «Вече», с которым Фонд работает, обещал финансировать печатанье дневников. Полагаю, этого не произойдет, мой тезка С.Н. Дмитриев не такой уж простой человек, чтобы печатать что-либо без дополнительного стимула. Видел свого ректора и его двух сыновей. Федя, кажется, не может устроиться, а жаль, парень он неплохой и певец яркий. Не могу не сказать, что председателем жюри был неповторимый мой сосед Бэлза. Перемолвился также с Игорем Черницким и Колей Романовым. Коля пел песню об Андреевском флаге, которую написал на стихи Кострова. Делает он это, как всегда, неплохо. Наблюдая за его судьбой, отчетливо понимаю, как много значит быть принятым на телевидении. Поет много лучше, чем разные наши «европевцы».

Дома опять чуть ли не до трех ночи сидел над Дневниками.