Дневник. 2010 год

Как ни странно, зал внимательно слушает кусочки из уже давних историй литературы. Дочь рассказывает о том, как проходило празднование юбилейных торжеств. «Незабываемой для меня была поездка в Ржев». Здесь Твардовского знают все. Я подумал, что в провинциальных городах, как нигде, цепко держатся за все, что относится к их истории и быту. Город стал известен чуть ли не на весь мир благодаря поэту: «Я убит подо Ржевом…».

Юбилей подтвердил, продолжает дочь, что Теркин заслонил собой все творчество поэта, даже другие поэмы. Поэма «За далью даль» заклеймена как «советская». Говорит, что из современной поэзии исчезла поэзия труда. В этой поэме, где много раздумий, нет «попытки» сразу заклеймить Сталина. Имя, «оторвавшееся» от личности вождя. «Мы все ему обязаны победой, как он победою обязан нам».

Следующей выступающей Тарасов объявил Светлану Николаевну. Лакшина сменила прическу, выглядит чуть помолодевшей, но ходит, чувствуется, плоховато. Начинает она с того, что многие прежние литературные баталии ушли в песок, кому, дескать, это теперь нужно. Перед ней поставлена тема: Твардовский, Солженицын и Лакшин. А вот это еще кипит. Когда все начиналось, никто не мог подумать, что скромный учитель математики станет миллионером, вернется победителем из США и начнет топтать «Новый мир», который его выпестовал.

Интересует ли сейчас кого-нибудь такое литературное событие, что «Архипелаг ГУЛАГ» будут изучать в школе? Светлана Николаевна зачитывает цитату из Лакшина:

«Уже много было выступлений в печати против традиций классики, которая якобы несла тлетворную идею русской интеллигенции, идею критики и разрушения, и положила начало всем революциям. А я всегда говорил и повторю с охотой, что если бы Сталину в свое время пришла в голову простая мысль: запретить преподавание в школе русской литературы и дети бы не проходили - пусть примитивно, обуженно, - Толстого, Пушкина, Чехова, - выросли бы поколения, совершенно незащищенные перед этим миром тотального мышления, идеологии лагерей. Благодаря литературе сохранились нравственная идея, норма, понятие о здоровой душе».

Крепко и надолго сказано.

При советской власти в школе не изучали ни «Записки из мертвого дома» Достоевского, ни чеховской книги о сахалинской каторге, не преподавали и другие подобные сочинения, которые могли бы убийственно свидетельствовать против царской России. Приводит любопытную аналогию: не накликай на себя! Картина Судного дня находится далеко не в каждой церкви. Дальше С.Н. вспоминает об истории фрески Страшного суда в соборе в Костроме, где венчались на царствие Романовы. Когда фреску начали создавать, в город пришла чума, и работу остановили. Когда решили, в преддверии празднования 300-летия воцарения царствующей династии, продолжить работу, то династия эта была обезглавлена и навсегда выкорчевана из Земли Русской.

Рассказывает о появлении знаменитой книги Солженицына практически из почты «Нового мира»: «Письма, пришедшие на «Один день Ивана Денисовича» Солженицын выносил из редакции чемоданами». Любопытно по технологии: разбирать почту Солженицын поручил сорока добровольным помощникам, найденным после публикации «Ивана Денисовича».

А.Т. был человеком очень проницательным, он довольно быстро разглядел характер Солженицына. «Бодался теленок с дубом».

Ответ Лакшина на книгу Солженицына при жизни первого не был напечатан. С.Н. говорит о тотальном сокрытии правды. Эти статьи Лакшина стараются не упоминать даже в библиографии серьезных изданий. Нет упоминаний этих статей, например, в книге Сараскиной о Солженицыне, нет и в библиографии словаря «Писатели ХХ века». Редактор так объяснил этот факт: «Мы не хотели огорчать Александра Исаевича».

Что меня удручило. При всем внимании зала в начале этого действа моя юная соседка писала стихотворение, другая соседка все время рассылала эсэмэски, а трое или четверо на креслах сзади меня с открытыми ртами по-детски спали. Ребята переутомлены, а мы, памятуя, что нам надо усилением работы со студентами отчитываться за грант, все громоздим на них новые и новые мероприятия.