Дневник

Одно дело, если бы она променяла все солнечные деньки на шедевр, но такое… весь ее день был попросту – одна поганая размазанная ошибка за другой. Даже при гипсе на всю ногу и сумочке с мочой. Мисти хочет быть на улице. Будучи художницей, ты организуешь свою жизнь так, чтобы выпадала возможность рисовать, «окно» в распорядке, – но нет гарантии того, что ты создашь вещь, стоящую всех усилий. Тебя постоянно посещает мысль, что жизнь тратится тобой впустую.

По правде говоря, будь Мисти сейчас на пляже, она смотрела бы вверх, на это окошко, мечтая писать картины.

По правде говоря, какое место не выбери – все не то.

Мисти полупривстала у мольберта, опершись на высокий табурет, выглядывая из окна в направлении Уэйтензийского мыса. Тэбби сидит в пятне солнечного света у ее ног, раскрашивая гипс фломастерами. Вот от чего больно. Хватит уже того, что Мисти провела почти все детство, укрывшись в четырех стенах, раскрашивая книжки, мечтая стать художницей. А теперь она воссоздает этот плохой образ жизни для своего ребенка. Все земляные пирожки, выпечку которых пропустила Мисти, теперь предстоит пропустить и Тэбби. Все, что положено делать тинэйджерам. Все воздушные змеи, которые не запустила Мисти, все игры в пятнашки, которые Мисти упустила, все одуванчики, которые Мисти не сорвала, – Тэбби во всем повторяет ту же ошибку.

Единственные цветы, виденные Тэбби, она находила с бабушкой, в орнаменте по ободку чайных чашек.

Через несколько недель начнется школа, а Тэбби до сих пор совсем бледная от сидения в четырех стенах.

Кисточка Мисти развозит очередную грязь на листе перед ней, и Мисти зовет:

– Тэбби, солнышко?

Тэбби сидит, царапая по гипсу красным фломастером. Резина и ткань лежат таким толстым слоем, что Мисти ничего не чувствует.

Спецовка Мисти – одна из старых голубых рабочих рубашек Питера с заржавленной клипсой из поддельных рубинов на нагрудном кармане. Поддельные рубины и стеклянные бриллианты. Тэбби принесла коробку костюмных украшений, всю кучу хлама из брошей, браслетов и распарованных сережек, которые Мисти дал Питер во время учебы.

Которые своей жене дал ты.

Мисти в твоей рубашке, и спрашивает Тэбби:

– Почему бы тебе ни побегать на улице пару часиков?

Тэбби меняет красный фломастер на желтый и отвечает:

– Бабуля Уилмот сказала – мне нельзя.

Раскрашивая, Тэбби продолжает:

– Она сказала мне оставаться с тобой все время, пока ты не спишь.

Этим утром коричневый спортивный автомобиль Энджела Делапорта подкатил на гравиевую гостиничную стоянку. Энджел вышел, в широкой соломенной пляжной шляпе, и подошел к парадному крыльцу. Мисти все ждала, что с конторки придет Полетт и скажет, мол, к ней посетитель, – но нет. Получасом позже Энджел вышел через парадный вход гостиницы и спустился по ступеням крыльца. Придерживая шляпу рукой, он откинул голову и внимательно осмотрел гостиничные окна, россыпи значков и логотипов. Корпоративные граффити. Конкурирующие бессмертия. Потом Энджел одел солнцезащитные очки, скользнул в спортивный автомобиль и уехал прочь.

Перед ней очередная рисованная грязь. Перспектива ее совсем неверна.

Тэбби сообщает:

– Бабуля сказала помогать тебе вдохновляться.

Вместо рисования Мисти бы учить своего ребенка какому-нибудь навыку – бухгалтерии, анализу затрат или ремонту телевизоров. Какому-нибудь реальному способу оплаты счетов.

Через некоторое время после отъезда Энджела Делапорта в однотонно-бежевой казенной машине округа прибыл детектив Стилтон. Он прошел в гостиницу, потом, спустя несколько минут, вернулся к машине. Он поторчал на стоянке, прикрыв глаза козырьком ладони, переводя взгляд от окна к окну, но не видя ее. Потом уехал.

Перед ней – грязь из потекших и смазанных красок. Деревья, как радиорелейные вышки. Океан, как вулканическая лава или остывший шоколадный пудинг, – или же попросту как пятно гуашевой акварели на шесть баксов, переведенной впустую. Мисти вырывает лист и комкает его в шарик. Ладони ее почти черны от целодневного комкания своих неудач. Болит голова. Мисти закрывает глаза и прижимает ко лбу руку, которая липнет от сырой краски.

Мисти бросает скомканный рисунок на пол.

А Тэбби зовет:

– Мам?

Мисти открывает глаза.

Тэбби во всю длину разрисовала ее гипс птичками и цветочками. Синими пташками, красными малиновками и алыми розами.

Когда Полетт приносит наверх их ланч на подносе обслуживания номеров, Мисти спрашивает, пытался ли кто-нибудь позвонить с конторки. Полетт вытряхивает полотняную салфетку и заправляет ее под ворот синей рабочей блузы. Отзывается:

– Нет, простите, – снимает выпуклую крышку с рыбного блюда, интересуясь:

– А почему вы спрашиваете?

А Мисти отвечает:

– Просто так.

В этот миг, сидя здесь, с Тэбби, с цветочками и птичками, нарисованными на ее ноге мелками, Мисти знает, что ей никогда не стать художницей. Картина, которую она продала Энджелу, была чистым везением. Случайностью. Вместо слез Мисти пускает несколько капель мочи по пластиковой трубке.

А Тэбби советует:

– Закрой глаза, мам, – говорит. – Рисуй с закрытыми глазами, как на пикнике на мой день рождения.