Дневник

Мисти трудится вслепую весь день, а потом карандаш останавливается и она ждет, что Тэбби заберет картину и даст ей чистый лист бумаги. Потом – ничего не происходит.

И Мисти зовет:

– Тэбби?

Нынешним утром Тэбби приколола к халату матери большую брошь – пучок зеленых и красных стекляшек. Потом Тэбби стояла неподвижно, а Мисти пристраивала переливчатое ожерелье крупных розовых поддельных самоцветов дочери на шею. Как статуя. В солнечном свете из окна они искрились ярко, как незабудки и все остальные цветы, пропущенные Тэбби этим летом. Потом Тэбби заклеила матери глаза. Это был последний раз, когда ее видела Мисти.

Мисти снова зовет:

– Тэбби, солнышко?

И – ни звука, ничего. Только шипение и биение каждой волны на пляже. Растопырив пальцы, Мисти тянется и ощупывает воздух вокруг. Впервые за многие дни ее оставили одну.

Эти две полоски липкой ленты берут начало у линии ее волос и сбегают по глазам, огибая челюсть. Указательным и большим пальцем обеих рук Мисти подцепляет ленту сверху и медленно тянет обе полоски, пока они не отдираются полностью. Глаза с трепетом раскрываются. От солнечного света сфокусировать их очень трудно. Картина на мольберте остается размытой минуту, пока глаза приспосабливаются.

Карандашные штрихи приходят в фокус, черные на белой бумаге.

Это рисунок океана, прибрежной зоны совсем у пляжа. Что-то плывет. Кто-то плавает в воде лицом вниз, – маленькая девочка, разбросав по водной поверхности свои длинные черные волосы.

Черные волосы ее отца.

Твои черные волосы.

Всё – автопортрет.

Всё дневник.

За окном, внизу, на пляже, у края воды ждет толпа людей. Два человека бредут в воде вдоль берега, несут что-то вместе. Что-то блестящее вспыхивает ярко-розовым в солнечном свете.

Поддельный самоцвет. Ожерелье. Это Тэбби они держат за лодыжки и под руки, и ее волосы свисают, прямые и мокрые, в шипящие и бьющиеся о пляж волны.

Толпа отступает.

И громкие шаги приближаются по коридору за дверью спальни. Голос в коридоре произносит:

– У меня наготове.

Два человека несут Тэбби через пляж к гостиничному крыльцу.

Замок на двери спальни щелкает, и дверь распахивается, и за ней доктор Туше и Грэйс. В руке его ярко сверкает капающий шприц.

А Мисти пытается встать, за ней волочится нога в гипсе. Гиря и цепь.

Доктор несется к ней.

А Мисти говорит:

– Там Тэбби. Что-то не так, – Мисти говорит. – На пляже. Мне нужно туда спуститься.

Гипс рвется и тянет ее на пол своим весом. Позади нее трещит мольберт, стеклянный кувшин мутной воды для мытья кистей разбился и рассыпался повсюду вокруг. Грэйс подходит и присаживается рядом, подхватывая ее за руку. Катетер выдернулся из пакета, и вокруг воняет мочой, которая течет на покрывало. Грэйс закатывает рукав ее спецовки.

Твоей старой рабочей рубашки. Заскорузлой от высохшей краски.

– Тебе нельзя спускаться туда в этом состоянии, – возражает доктор. Он сжимает шприц и шлепками поднимает вверх пузырьки воздуха, продолжая:

– В самом деле, Мисти, ты ничем не поможешь.

Грэйс силой выпрямляет руку Мисти, а доктор вонзает иглу.

Ты чувствуешь?

Грэйс держит ее за обе руки, пришпиливая к месту. Брошка из поддельных рубинов раскрылась, и булавка погрузилась Мисти в грудь, – красная кровь на влажных рубинах. Разбитый кувшин. Грэйс и доктор прижимают ее к покрывалу, под ними расплывается ее моча. Пропитывает синюю рубашку и жжет кожу в том месте, где торчит булавка.

Грэйс полусидит на ней. Грэйс сообщает:

– Сейчас Мисти хочет спуститься вниз, – Грэйс не плачет.

Глубоким от замедленных усилий голосом Мисти отзывается:

– Откуда ты, бля, знаешь, чего я хочу?

А Грэйс говорит:

– Из твоего дневника.

Иголка вытащена из руки, и Мисти чувствует, как кто-то протирает кожу в месте укола. Холодное ощущение спирта. Руки подхватывают ее под руки, и тянут, усаживая.

В лице Грэйс мышца levator labii superioris, мышца недовольства, туго стягивает лицо у носа, и она произносит:

– Кровь. Ой, и моча, она вся в ней. Мы не можем вести ее вниз в таком виде. Не перед всеми же.

Вонь от Мисти – запах переднего сиденья старого «бьюика». Вонь твоей ссанины.

Кто-то стаскивает с нее рубашку, вытирая кожу бумажными полотенцами. С другого конца комнаты доносится голос доктора Туше:

– Великолепные работы. Очень впечатляют.

Он пролистывает ее стопку законченных рисунков и картин.

– Хороши, естественно, – отзывается Грэйс. – Только не перемешай. Они все под номерами.

Просто на заметку, о Тэбби никто не упоминает.

Ее руки продевают в чистую рубашку. Грэйс проводит щеткой по ее волосам.

Рисунок на мольберте, утонувшая в океане девочка, упал на пол, и кровь с мочой пропитали его насквозь. Он испорчен. Картина исчезла.

Мисти не может сжать руку в кулак. Ее глаза постоянно норовят захлопнуться. Сырой потек слюны сбегает из уголка рта, и боль от укола в груди тускнеет.